Файл: Арнольд Тойнби.doc

одевался так, как всякая из них. [...] Итак, не

заботьтесь и не говорите: что нам есть? или: что

пить? или: во что одеться? Потому что всего этого

ищут язычники: и потому что Отец ваш Небесный

знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же

прежде Царства Божия и правды Его, и это все

приложится вам" (Матф. 6, 25-26, 28-29, 31-33).

Этим отрывком из Евангелия от Матфея можно

закончить обзор иллюстраций, подтверждающих

действие принципа этерификации в самых

различных областях общественной жизни. И всюду

привлекает внимание одна и та же тенденция,

получающая лишь незначительные отклонения. В

морфологических понятиях этерификация

проявляется как закон прогрессирующего

упрощения: в биологических понятиях она

проявляется как Saltus Naturae (скачок Природы) из

неодушевленной материи в жизнь; в философских

понятиях это переориентация умозрения из

макрокосма в микрокосм; в религиозных понятиях -

переселение души из дьявольского мира плоти в

Царствие Божие. Продолжив этот обзор, мы, без

сомнения, нашли бы различные проявления

этерификации и в других сферах; но примеры,

собранные здесь, как нам кажется, достаточно

убедительны, ибо они безошибочно указывают путь

к цели настоящего исследования.

Перенос поля действия. Этерификация

рассматривалась нами как обстоятельство,

сопутствующее росту; и вышерассмотренные

примеры данного явления проясняют критерий

роста, который нам не удалось обнаружить в

прогрессивном и кумулятивном завоевании

человеческого и физического окружения. Этот

критерий скорее связан с законом прогрессивного

упрощения и переносом энергии, сдвигом сцены

действия из этого поля в другое поле, где

действие Вызова-и-Ответа может найти

альтернативную сферу. В этом другом поле вызовы

не приходят извне, а рождаются изнутри. Ответом

на них является внутренняя самоартикуляция или

самодетерминация. Когда мы наблюдаем человека

или человеческое общество в ситуации

Вызова-и-Ответа, мы замечаем устойчивую

тенденцию к перемещению из одного поля действия

в другое. Наличие или отсутствие этой тенденции

позволяет судить о наличии или отсутствии роста,

ибо если посмотреть на процессы более

внимательно, то мы убедимся, что невозможно

назвать пример Вызова-и-Ответа. где действие

имело место исключительно в одном поле. Даже в

тех ответах, которые на первый взгляд кажутся

всего лишь завоеванием внешнего окружения,

всегда можно заметить элемент внутренней

самодетерминации, и, наоборот, всегда существует

какой-то выплеск действия наружу, если само

действие направлено внутрь. В то же время, если

серия Вызовов-и-Ответов стимулировала рост, это

предполагает, что в каждом последующем круге

Вызова-и-Ответа влияние действия на внешнее поле

понижается, а действие на внутреннее поле

оказывается решающим в ходе борьбы.

Эта истина со всей ясностью вытекает из тех

представлений об истории, где делается попытка

описать процесс роста исключительно в терминах

внешнего поля. Обратимся к примерам из сочинений

двух гениальных исследователей - Эдмона Демолена

[+23] и Г.Дж.

Уэллса.

Тезис о примате среды бескомпромиссно выражен

в предисловии к книге Демолена. "Землю

заселяет бесконечное множество народов; какова

причина возникновения этого многообразия?

Первая и решающая причина различия рас

определяется тем путем, который позволил им

выжить. Именно путь создает расу и формирует

социальный тип" [*6]. Когда этот вызывающий

манифест побудил нас ознакомиться со всей

книгой, мы убедились, что тезис этот разработан в

ней блестяще и кажется убедительным, пока речь

идет об истории примитивных обществ. В этих

случаях состояние общества можно объяснить с

определенной точностью и полнотой, анализируя

лишь вызовы из внешнего окружения. Однако такой

анализ не выявит причин роста, поскольку

примитивные общества находятся в статическом

состоянии. Демолену в равной мере удается

объяснить возникновение задержанных

цивилизаций. Блестяще написана глава о

евразийских номадах. Но во всех этих случаях

условия статичны. Когда автор применяет свою

формулу к патриархальным сельским общинам,

читатель ощущает некоторое неудобство.

Объяснение кажется слишком правдоподобным, ход

рассуждения - слишком гладким и простым. А главы о

Карфагене и Венеции рождают чувство какой-то

недосказанности. Когда он пытается объяснить

пифагорейскую философию в понятиях колониальной

торговли с югом Италии, невольно улыбаешься, но

тут же ощущаешь завидную способность автора

заземлить проблему. Однако глава под названием

"Путь Нагорья - социальные типы албанцев и

греков" совершенно неудачна. Албанское

варварство и эллинская цивилизация находились в

одном и том же физическом окружении просто

потому, что их предки пришли туда одним и тем же

путем - сухопутным! Получается, что весь

грандиозный человеческий опыт и великие

достижения, вошедшие в историю под именем

эллинизма, предопределены одним лишь

второстепенным фактором - Балканским нагорьем! В

этой неудачной главе основная идея оказывается

сведенной к абсурду. Попытка описать рост

цивилизации в стадии, предшествующей надлому,

как ответ на вызов из внешнего окружения,

оказывается явно неудачной.

Уэллс в свою очередь утрачивает блеск своего

таланта, когда пренебрегает простым и

примитивным. Реконструируя драматические

события геологической истории, он в своей стихии.

Когда он описывает, как "эти териоморфы [+24], эти

доисторические млекопитающие" уцелели, тогда

как рептилии вымерли, сила его пафоса

приближается к пафосу библейского рассказа о

Давиде и Голиафе, и в определенном смысле его

рассказ неповторим. Читая этот отрывок, с

жадностью предвкушаешь главы о волнующих

событиях человеческой истории, но приходится

испытать некоторое разочарование. Повествуя, как

маленькие териоморфы становятся

палеолитическими охотниками или евразийскими

номадами, Уэллс, как и Демолен, выглядит вполне

убедительным, но ему совершенно не удаются

события западной истории, когда из териоморфа

нужно вывести высокоорганизованную личность

Уильяма Юарта Гладстона [*7] [+25]. Неудачу Уэллса можно

измерить успехом Шекспира в решении аналогичной

проблемы. Если мы расположим выдающиеся типажи

великой шекспировской галереи в порядке

возрастания духовности, имея при этом в виду, что

драматургия раскрывает характеры персонажей в

действии, мы увидим, что Шекспир движется от

низкого к высокому, постоянно перемещая поле

действия героя. Причем сдвигает его всегда в

одном и том же направлении - отводя микрокосму

главное место на сцене и отодвигая макрокосм на

задний план. Это прослеживается в характерах

шекспировских героев от Генриха V через Макбета к

Гамлету. Довольно примитивный характер Генриха V

ярко раскрывается в его ответах на вызовы

человеческой среды: отношения его с

собутыльниками, с отцом, с соратниками.

В описании Макбета использованы другие краски.

Поле его действия сдвинуто, как бы более

повернуто внутрь, ибо отношения Макбета к

Малькольму или Макдуфу и даже его отношение к

леди Макбет не менее значимы для героя, чем

отношение его к самому себе. Наконец - Гамлет. Мы

видим, что макрокосм здесь почти полностью

исчезает. Все - от отношения героя к убийцам

своего отца до любви его к Офелии, - все погружено

в пучину внутреннего конфликта,

разыгрывающегося в душе героя. В Гамлете поле

действия переносится из макрокосма в микрокосм

почти полностью.

Подобный перенос поля действия обнаруживается

и в истории цивилизаций. Когда серия ответов на

вызовы стимулирует рост, можно видеть, что по

мере роста поле действия сдвигается, перемещаясь

из внешнего окружения во внутреннюю социальную

систему растущего общества.

Например, мы уже говорили в другой связи, что,

когда наши предки на ранней ступени западной

истории сумели отразить нападение скандинавов

на западное христианство, одним из средств, с

помощью которых была достигнута эта победа, было

создание мощного военного и социального

инструмента в виде феодальной системы. Создание

феодальной системы явилось ответом на

скандинавский вызов. Феодализм обеспечил

временное равновесие, впоследствии нарушенное,

что вызвало новый порыв, охвативший западное

общество и позволивший ему преодолеть мертвую

точку, в которой неизбежно оказывается система,

достигшая равновесия. Успешно ответив на

брошенный вызов, западный мир совершил переход

от одного динамического круга Вызова-и-Ответа к

другому. Социальная, экономическая и

политическая дифференциация между различными

социальными классами, вызванная феодализмом,

породила определенные стрессы и напряжения в

структуре западного общества, а это в свою

очередь поставило растущее общество перед лицом

следующего вызова. Западное христианство едва

оправилось от напряженной борьбы с викингами,

как перед ним возникла новая задача, требующая

замены феодальной системы новой системой

отношений, основанной на суверенитете

государств и личной свободе граждан. Этот пример

двух последовательных вызовов в истории

западной цивилизации наглядно демонстрирует

сдвиг поля действия из внешней сферы во

внутреннюю.

Пример этот не единичен. В эллинской истории мы

также видели, что все ранние вызовы приходили из

внешнего окружения. Самым ранним был вызов,

брошенный горными жителями обитателям долин

Эллады. Жители долин, победив, оказались перед

новым вызовом - мальтузианской проблемой [+26]. Решив ее с

помощью заморской экспансии, они вновь

столкнулись с вызовом человеческого окружения

со стороны соперничающих финикийских и

этрусских колонистов Западного Средиземноморья

и, конечно же, местных варваров.

Бесконечная череда вызовов и ответов в истории

Эллады была прервана во второй половине IV в. до

н.э., когда эллинское общество получило

передышку, продолжавшуюся вплоть до III в. н.э. Это

было время господства эллинского общества не

только над всеми обществами, попавшими в его

орбиту, но и над физической природой. В III в. н.э.

внешнее окружение снова дало о себе знать, что

сказалось на самочувствии эллинского мира.

В течение пяти или шести предшествующих веков

эллинский мир был практически свободен от

вызовов, исходящих от внешнего окружения,

физического или человеческого. Но это не

означает, что в течение этих столетий эллинский

мир был вообще свободен от вызовов. Наоборот, как

уже отмечалось нами, это был период упадка, то

есть период, когда эллинизм оказался

несостоятелен перед лицом новых вызовов. Мы

касались уже данной темы, но если посмотреть на

нее под иным углом зрения, то мы обнаружим, что

новые вызовы представляли собой версии старых

вызовов - тех, что уже получили триумфальный

ответ во внешнем поле и, преобразованные,

обратились теперь к внутренним сферам жизни

эллинского общества.

Например, внешний вызов ахеменидского и

карфагенского военного давлений стимулировал

эллинское общество в ходе своей самообороны к

созданию двух мощных социальных и военных

инструментов - афинского флота и сиракузской

тирании. Эти инструменты исполнили свою

непосредственную функцию, придав Элладе силы в

борьбе с внешним врагом. Но эти же инструменты

породили определенные стрессы и напряжения

внутри эллинской социальной системы - борьбу за

гегемонию между Афинами и Спартой, распад

афинской власти и превращение ее в тиранию,

борьбу в Сиракузах. Все это и представляло собой

новый вызов эллинскому обществу, вызов, на