Файл: Введение в гендерные исследования_Жеребкина.doc

5. Значение и проблематичность аргументации «конкретной морали» в феминистской политической теории Шейлы Бенхабиб

Разумеется, попытки Батлер оставить за бортом феминистских дискуссий их краеугольный тезис — тезис о женщине как субъекте политической деятельности, политических прав и политических интересов⁵⁸— не остались незамеченными и/ли безнаказанными. Шейла Бенхабиб, теоретик феминизма и полити-

⁵⁷ Подобный вывод становится менее парадоксальным, если вспомнить недав нюю историю советского диссидентства. Так, в 1977, группа из семи заключен ных-диссидентов в своем открытом письме президенту США Картеру потре бовало от советского режима, открыто характеризуемого как «режим произво ла», предоставить им статус политических заключенных. Важным в этом требовании были не столько привилегии, на которых настаивали заключенные, сколько их политическое признание со стороны режима. Требование, на кото рое режим, естественно, не пошел. См.: Кузнецов Э. Статус советского полит заключенного // Континент, 1980, № 26; Солдатов С. и др. Открытое письмо группы советских политических заключенных председателю конгресса США Дж. Картеру // Архив самиздата - Материалы самиздата, № 3021.

⁵⁸ Справедливости ради нужно отметить, что в работах Батлер речь идет не только о субъекте «женского» движения, но и о субъекте политического движения вообще.

137

ки из Гарварда, является, пожалуй, одной из наиболее последовательных критиков постфеминизма Батлер.

В 1995 в сборнике под названием Феминистские споры: философский обмен, Бенхабиб резко, и вместе с тем довольно четко, изложила суть своих, как она выразилась «межпарадигматических» разногласий⁵⁹с Батлер, а именно то, насколько теоретическая концепция власти и сопротивления, предложенная Батлер, может выступать в качестве основы практической политической деятельности феминизма. Классифицировав батлеров-ские взгляды как «постмодернистские»,⁶⁰Бенхабиб подытожила:

Определенная версия постмодернизма не только несовместима с феминизмом, но и подрывает саму возможность существования феминизма как формы теоретического рассуждения по поводу освободительных стремлений женщин. Причина этого подрывного влияния кроется в трех основных тезисах, с которыми можно увязать постмодернизм в его наиболее развитом виде. А именно: 1) тезис о смерти человека, понятый как смерть автономного, способного к саморефлексии субъекта, действующего в соответствии с определенными принципами; 2) тезис о смерти истории, понятый как полный отказ борющихся групп от эпистемологического интереса к истории в процессе написания своих собственных биографий; 3) тезис о смерти метафизики, понятый как невозможность критики или оправдания институтов, практик и традиций, иначе как посредством «локальных», местных историй и сюжетов. Понятый таким образом, постмодернизм ставит под сомнение саму феминистскую приверженность к отстаиванию женской дееспособности и женского самовосприятия, к стремлению женщин взять под контроль свою собственную историю во имя эмансипированного будущего, и к осуществлению радикальной критики общества, способ-

⁵⁹ S. Benhabib, «Subjectivity, historiography, and politics: Reflections on the 'Feminism/Postmodernism exchange'», Feminist contentions. A philosophical exchange: Seyla Benhabib, Judith Butler, Drucilla Cornell, Nancy Fraser (New York: Routledge, 1995), p. 111.

⁶⁰ На что Батлер тут же ответила встречным вопросом: «А кто такие эти постмодернисты?» (J. Butler, «Contingent foundations: feminism and the question of 'Postmodernism'», Feminist contentions..., p. 35).

138

ной вскрыть «и всю бесконечность многообразия, и всю монотонность сходства» полов.⁶¹

Иначе говоря, политическая теория Батлер оказалась воспринятой Бенхабиб как попытки «обескровить» теоретические и политические амбиции феминизма.⁶²Опасность была обнаружена не в том, что «постфеминизм»⁶³отказался от лозунгов политического равноправия — такого лозунга постфеминизм не выдвигал. Опасность была увидена в отказе постфеминизма воспринимать абстрактно понятых «женщин» как единственных и/ли даже наиболее последовательных сторонниц равноправия. Закономерно, что ответом Бенхабиб стало обостренное стремление обнаружить — т. е. сформулировать и конституировать иные, сугубо «женские», принципы политического участия.⁶⁴И название книги Шейлы Бенхабиб —Находя себя: пол, общество и постмодернизм в современной этике⁶⁵ может читаться как концентрированное выражение ее полемики как с теорией «женского опыта и женского взгляда», пассивной позиционной «ме-стоположенности» которой противопоставлено активное «мес-тонахождение», так и с постмодернизмом/постструктурализмом, чьи попытки «пустить в распыл» любую стабильную идентич-

⁶¹ S. Benhabib, «Feminism and postmodernism: An uneasy alliance», Feminist contentions..., p. 29.

⁶² О более позитивных взглядах на взаимоотношения феминизма и постмо дернизма см.: М. Ferguson, J. Wicke, eds., Feminism and postmodernism (Durham: Duke University Press, 1994); J. Flax, Thinking fragments: psychoanalysis, feminism, and postmodernism in the contemporary West. (Berkeley: University of California Press, 1990); L. Nicholson, ed., Feminism/ postmodernism (New York: Routledge, 1989).

⁶³ См.: J. Butler, Gender trouble, p. 5, также: A. Brooks, Postfeminism: feminism, cultural theory and cultural forms (New York: Routledge, 1997); P. Mann, Micro-politics: agency in a postfeminist era (Minneapolis: University of Minnesota Press, 1994); J. Stacey, «Is the legacy of the second wave feminism postfeminism?», Women, class, and the feminist imagination: a socialist feminist reader (Philadelphia: Temple University press, 1990).

⁶⁴ Одной из наиболее интересных и последовательных попыток такого рода является сборник *Фундаментальное различие», в котором феминистки разных направлений и ориентации интерпретировали ту основу, следствием которой и является половое различие (N. Schor, E. Weed, eds., The essential difference (Bloomington: Indiana University Press, 1994).

⁶⁵ S. Benhabib, Situating the self: Gender, community and postmodernism in contemporary ethics (Cambridge: Polity Press, 1992).

139

ность обезоружены тезисом о фундаментальных этических основах личности. Как писала Бенхабиб в 1995 г.:

В течение последнего десятилетия отказ от утопии в феминистской теории выразился в стремлении воспринимать в качестве фундаменталистских любые попытки сформулировать феминистские взгляды на этику, феминистские взгляды на политику, феминистскую концепцию автономии, и даже феминистскую эстетику. ... Постмодернизм может быть воспринят как предостережение о теоретических и политических тупиках, которыми чреваты утопические и фундаменталистские построения. Однако это вовсе не должно вести к полному отказу от утопии. Значение такой утраты утопической надежды на соборную целостность для нас, женщин, сложно переоценить.⁶⁶

Каковы контуры этой утопической соборности, каковы принципы этой судьбоносной целостности? В своей широко известной статье «Другой: вообще и в частности»,⁶⁷опираясь на результаты полемики между двумя известными социальными психологами Лоренсом Колбергом и Кэрол Гиллиган,⁶⁸Бенхабиб попыталась предложить теоретическое обоснования онтологическогоотличия морали женщин.

Кратко, суть дебатов между Гиллиган и Колбергом сводится к следующему. В своих исследованиях морального развития подростков и взрослых оба социальных психолога обнаружили характерное различие между моральными ориентациями мужчин и моральными ориентациями женщин. В ходе эмпирических исследований Колберг установил, что мужчины склонны руководствоваться в своей практике абстрактными принципами справедливости и права, в то время как женщины ставят

⁶⁶ S. Benhabib, «Feminism and postmodernism...», p. 30.

⁶⁷ S. Benhabib, «The generalized and the concrete other: The Kohlberg-Giligan controversy and moral theory», in S. Benhabib, Situating the self...

⁶⁸ L. Kohlberg, Essays on Moral Development (San Francisco: Harper and Row, 1984); С. Gilligan, In a different voice: Psychological theory and women's development. (Cambridge: Harvard University Press, 1982). Часть русского перевода (Гиллиган К. Иным голосом: психологическая теория и разви тие женщин. М.: Республика, 1992) доступна по адресу: http://www.nsu.ru/ psych/internet/bits/gilligan.htm

140

свои моральные суждения в непосредственную зависимость от конкретной ситуации. Подобного рода «непредвзятая моральная ориентация»⁶⁹мужчин получила у Колберга название«постконвенциональный формализм», т. е. стремление личности следовать букве установленного ею длясебя закона — будь то моральная практика, естественное право или социальный контракт. Логичным выводом из этого наблюдения стало заключение о разныхморальных способностях мужчин и женщин, связанных соответственно с их разной способностью использовать абстрактные понятия в качестве руководства к действию.

Не оспаривая, в сущности, находок Колберга, Гиллиган сделала вывод, что различные моральные установки демонстрируют различные моральные парадигмы, а не различные моральныеспособности. Наряду с «пост-конвенциональнымформализмом», Гиллиган предложила использовать и парадигму «пост-конвенциональногоконтекстуализма», в рамках которой решения принимаются не столько на основе идеального абстрактного принципа, сколько на базе осязаемых, хотя, может быть, и не вполне безупречных, личных отношений. В результате изначальная «моральная ущербность» женщин стала восприниматься некак регрессия, но как проявление иной этической направленности — этикаправа и справедливости (Колберга) оказалась противопоставленной этикезаботы и ответственности (Гиллиган). Базируясь на этом выводе, Бенхабиб замечает:

Контекстуальная зависимость морального суждения женщин, его локальность и сюжетная ограниченность демонстрируют вовсе не слабость или недоразвитость, а проявление моральной зрелости, в рамках которой личность воспринимается как одно из звеньев в сети отношений с другими личностями.⁷⁰

Для Бенхабиб вывод Гиллиган оказался поводом для пересмотра господствующих абстрактных теорий права, справедливости и общественного договора. Используя парадигматическое различие между «мужской» и «женской» моральной логикой,

⁶⁹ L. Blum, «Gilligan and Kohlberg: Implications for moral theory», Ethics, 1988, № 98, p. 472.

⁷⁰ S. Benhabib, «The generalized and the concrete other...», p. 149.

141

Бенхабиб сделала вывод о том, что существующие определения моральной сферы и идеалы моральной автономии — начиная с Томаса Гоббса и вплоть до сегодняшнего дня⁷¹— основаны на принципеприватизации, т. е. сведения к частному — во всех смыслах этого слова — опыта женщин, с одной стороны, и к нежеланию/неспособности воспринимать его в моральных терминах, с другой. Как подчеркивает Бенхабиб, в основе этой эпистемологической идеи лежит стремлениеабстрагироваться от каких бы то ни было индивидуализирующих черт каждого конкретного «субъекта права». «Субъект» в данном случае есть абстрактный «субъект вообще». Именно на основе такого рода абстракции и строятся и политические теории права, формального равенства и обязанностей, и сопутствующие им моральные концепции уважения, долга и достоинства. Парадокс при этом состоит в том, что этот «обобщенный Другой» из известной этической максимы — «относись к другим так, как ты бы хотел, чтобы они к тебе относились» — несмотря на все свои претензии на универсальность, универсальным не оказывается. «Другим» в данном случае всегда выступает одна и та же абстрактная мужская фигура. «'Значимым другим' в этой теории всегда, — пишет Бенхабиб, — является брат, сестра же — никогда»⁷².

Переводя «пост-конвенциональный формализм» и «постконвенциональный контекстуализм» на язык философии политики, Бенхабиб предложила два типа универсализации морального опыта. Попытки западных философов политики воспринимать опыт одной конкретной группы в качестве проявления парадигматической логики человеческого поведения в целом получили у Бенхабиб определение «субституцианалистского» (т. е. «замещающего») универсализма, или «универсализма замены». Тезис о всеобщих, универсальных чертах поведения человека здесь замещен тезисом о всеобщем характере поведения отдельной группы.

Соответственно, второй тип универсализации получил у Бенхабиб название «интерактивный» универсализм, или «универ-

⁷¹ В качестве типичного примера современной политической теории спра ведливости Бенхабиб приводит работу Джона Ролза «Теория справедливо сти» (J. Rawls, Л Theory of Justice (Cambridge: Harvard University Press).

⁷² S. Benhabib, «The generalized and the concrete other ...», p. 152.

142

сализм взаимодействия». В основе логики этого типа лежит признание плюрализма форм человеческого бытия и различий между людьми. Универсализм в данном случае является не способом отрыва от реальности, не способом абстрагирования, а попыткой сформулировать регулирующиие нормативные принципы и моральные идеалыповседневной политической деятельности. Понятый таким образом, универсализм является вполне осязаемым политическим и моральным аспектом борьбы конкретных, осязаемых личностей за свою автономность».⁷³

Таким образом, если господствующая классическая и современная теория политической морали и справедливости исходит из того, что отношения между автономными субъектами опосредованы если не буквой, то, по крайней мере идеей Закона, уравнивающего между собой всех субъектов, то версия, предло-Бенхабиб акцентирует историческую природу этой опосредованности, ее неабсолютный характер. В отличие от формализующего/формального универсализма с его «Другим вообще», универсализм взаимодействия, предложенный Бенхабиб, ориентируется прежде всего на «Другого в частности», на «конкретного Другого».⁷⁴Подобная смена ориентации предполагает и смену приоритетов — в фокусе внимания оказываются «конкретная история, идентичность и аффективно-эмоциональная кон-

⁷³ S. Benhabib, «The generalized and the concrete other ...», p. 153; Принципиально иную версию универсализма см.: J. Scott, «Universalism and the history of feminism», Differences, 1995, 7 (1); P. Cheah, E. Grosz, «The future of sexual difference: an interview with Judith Butler and Drucilla Cornell», Diacritics, 1998, 28.1.