Файл: ИСТОРИЯ БАЛЕТА.doc

Осмыслить и претворить в хореографические образы то, что близко, не отделено дистанцией времени, в балетном театре, природа которого тяготеет к обобщённой образности и поэтической выразительности, трудно чрезвычайно. И здесь на помощь приходят другие искусства и их опыт. Современная литература дарит хореографам сюжет, а то и определённый художественный взгляд на происходящие события, современная музыка подсказывает интонационный строй, круг выразительных средств и образных характеристик; в изобразительном искусстве можно почерпнуть и сюжет, и даже ключ к жанровому решению.

Знаком времени, чертой, весьма характерной для данного этапа развития советского балетного театра, является обращение к темам, почерпнутым в литературе и поэзии национальных республик. Так, на основе поэмы Расула Гамзатова «Горянка» был создан одноименный балет на музыку М. Кажлаева (1968, Театр им. С.М. Кирова), поставленный Олегом Виноградовым. Дагестанские композитор и поэт, русский хореограф стали авторами первого в истории Дагестана балета о жизни горцев.

Этот спектакль – о том качественно новом в психологии людей, что связано с приходом Советской власти, о трудностях борьбы с многовековыми национальными пережитками, о формировании духовного облика советского человека.

В основе сюжета – история девушки-горянки Асият, которая пренебрегла средневековыми законами адата, считавшими женщину собственностью мужчины, ради личной независимости и мечты о новой жизни. Асият бросает вызов мрачным предрассудкам и готова пожертвовать своей жизнью, отстаивая мечту о счастье, право на любовь.

«Горянка»

Высоко в горах отец Асият старый чабан Али пасёт овец. Собираются другие чабаны. Среди них Салман со своим сыном Османом. Ещё в детстве Асият была обручена с Османом. Теперь Осман – сильный, ловкий, мужественный юноша. Чабаны устраивают танец-состязание с палками, в котором Осман оказывается победителем. Ему нравится быть первым – Осман кичится своим превосходством и силой. Его танец дерзок, напорист, смел. Осман бездумно кидает тело из одного рискованного положения в другое, ещё более замысловатое и опасное. Он то когтит землю острыми, подогнутыми, крючковатыми стопами, то распластывается кошкой по земле, то, опираясь головой и руками, резко вскидывает тело в вертикальную стойку. Затем также резко меняет позу, и в следующий момент уже сильной птицей взмывает над всеми. Друзья – старые чабаны Салман и Али – любуются удальцом. А тот переполнен жизненной силой, жаждой самоутверждения, упивается лидерством. Осман взирает на всех свысока: он ударяет себя в грудь обеими руками, затем хвастливо вскидывает их, утверждая собственное величие и значимость. Похвальба Османа не пугает Османа и Али: вот настоящий горец, вот желанный жених. Старики сговариваются о свадьбе Османа и Асият.

Навестить отца в горы на пастбище приходит и Асият. Мелодия её танца дробная и быстрая – словно журчит на стремительном бегу горный ручеёк, сверкая брызгами на перекатах, озорно перескакивая с камня на камень. В танце Асият – беззаботность юности, радость жизни, упоение горным воздухом, сияющим солнцем, свободой. В пластике героини причудливо сплетаются стремительность и властный посыл воздушных прыжков и вращений, иногда даже повторяющих мужской танец, только ещё усложнённых пальцевой техникой, и певучие движения рук национальных женских танцев народов Дагестана. Теперь Али в хвастливом упоении дочерью: он уверен – такая девушка подстать красавцу и заводиле Осману. Али сообщает Асият: настало время замужества, и по закону адата, вековому закону гор, её суженный – Осман.

От былой радости не осталось и следа: девушка в отчаянии, рушатся все её мечты о будущем, да и Осман ей не мил. Но отец и слышать не хочет ни о чём. Его воля непреклонна.

В ауле в разгаре свадебные приготовления. Начинается торжественное шествие сватов, направляющихся к дому родителей Асият. Оно предваряет встречу двух родов – род жениха знакомится ближе с родом невесты, вместе обсуждают предстоящие заботы. Ради торжества вынуты старинные украшения и тяжёлые национальные одежды, словно панцири, сковывающие тело. По традиции, разгорается не на шутку торг из-за калыма – выкупа за невесту. Традиции выработаны веками и потому непререкаемы и святы. Старики строго следят за точностью соблюдения обрядов.

Степенность и чинность обрядов нарушает лишь одно – появление Асият. На сей раз она не одна – в стайке шаловливых сверстниц, своих школьных подруг. В их радостном полётном танце – устремлённость в будущее и мечты. И лишь мысли о свадьбе омрачают Асият: всё идёт к тому, что эта встреча с подругами – прощание с вольной жизнью, юностью, мечтой.

Свадебная процессия окружает Асият, отделяет её от подруг. Теперь невеста по традиции должна объявить своё согласие на свадьбу. Плотной стеной сомкнулись два рода – словно ополчились на свободу Асият, словно силой готовы вырвать у неё согласие. И всё-таки гордая Асият произносит это слово, которое так все боялись услышать: «Нет!». Тогда кинулись к ней оскорблённые, занесли ноги над распластанным телом девушки, будто готовы были раздавить её, стереть с лица земли.

Следующий эпизод достигал редкой по художественной выразительности силы. Здесь поэтическое начало – лирическая исповедь героини – сминалась этнографическим обрядом свадьбы. Личностное приходило в открытое столкновение с традиционным. Взрыв был неизбежен. Он-то и оказывался кульминацией спектакля.

Асият оказывалась в горах. Ночная тишина, стрекотание кузнечиков, огромное звёздное небо – всё подчёркивало её одиночество. Девушка лежала, плотно прижавшись к земле – словно вслушивалась в то, что та могла ей произнести. Но вот горизонтально распластанное тело чуть приподнималось над землей: казалось, получив от неё силу, Асият парила над родными горами, вступая с ними в трудный диалог.

И горы отвечали ей, вызывая тяжёлые видения. Это женщины прошлого, бесправные женщины Дагестана со скрытыми лицами, в тёмных отягощающих облачениях появлялись из небытия. Они пугливо жались одна к другой, боялись распрямиться в полный рост, мрачными гроздьями повисали на девушке – стремились втянуть её в свои ряды, прижать к земле, принудить к покорности. Асият вырывалась, противостояла им, многим, одна. И горы приходили ей на помощь, посылая на выручку другие, светлые видения. А эти были провозвестницами нового дня. Свежим, очистительным ветром проносились белые девушки над горами, оттесняя видения прошлого. Сама родная земля, взрастившие её горы благословляли смелость Асият, её порывающий с прошлым выбор.

А прошлое вновь надвигалось на Асият. Тишину горного воздуха взрывала дробь барабана. Из мрака возникала устрашающая фигура в странном облачении – словно то был сам рыцарь ночи. Одежды, ритуальные украшения скрывали человеческий облик, сообщали странной фигуре сходство с демоном. Появившийся упрямо повторял ритмическую формулу своего магического танца и надвигался с пугающей неотвратимостью на Асият. Отшатнувшись от него, девушка пыталась убежать. Но на её пути тут же вырастала такая же демоническая фигура. И этот пришелец тупо вдалбливал всё ту же ритмическую формулу и также неотвратимо двигался на Асият. Все попытки девушки вырваться из кошмарного наваждения и плена были безрезультатны. Четверо мужчин, напоминавших средневековых рыцарей, словно очертили вокруг невесты магическое кольцо, из которого не было выхода. То были посланцы прошлого, верные слуги адата. Фантасмагория вдруг перерастала в реальное бытовое событие: фигуры «чёрных рыцарей» оказывались облачёнными в традиционные ритуальные одеяния кунаками жениха и одновременно сватами. Они уводили Асият с собой в аул, на свадьбу.

Начинался ритуал обряжания невесты. Но ей это было не в радость. Вот уже водружён нарядный свадебный головной убор из серебра – он своей тяжестью клонит вниз, словно зовёт к покорности. Сверху набросили традиционный свадебный платок – чтобы скрыть лицо невесты. Свадебный обряд подчинял себе.

Его открывал совершенно необычный мужской танец – «касумкентских барабанщиков». Ударные инструменты получали редкую возможность продемонстрировать своё разнообразие и художественную силу. Барабаны – разные по форме, величине, виду – вступали поочерёдно, предлагали свою ритмическую фигуру, внося в общий музыкальный рисунок свои тембральные и ритмические краски. Каждый такой индивидуализированный «голос» барабана извлекали барабанщики-солисты. Они появлялись поочерёдно, по одному включаясь в танец. Сначала выходил один. Держа в руках барабан, имитируя игру на нём, танцовщик исполнял простую, отчётливую танцевальную фразу, точно воспроизводившую «ритмический голос» данного барабана. Следом вступал второй. Его танцевальный зачин отличался от предшествующего – как и «голос» его барабана, и утверждаемая им ритмическая фигура. А первый продолжал свою краткую, но выразительную тему, и два «голоса», существуя порознь, вместе образовывали уже новое звучание и новую хореографическую композицию. Музыкальный и танцевальный «тексты» всё усложнялись с включением новых «голосов». Разворачивалась грандиозная картина полифонического звучания музыкальных и танцевальных тем.

Непроницаемость и ритмическое постоянство сближали танец «касумкентских барабанщиков» с обрядовым танцем вообще и, в частности, с танцем «чёрных рыцарей» - сватов. Так разгорающийся праздник в сухих ритмических звучаниях ударных оказывался чужд всем музыкальным темам, связанным с Асият.

Мелодия рождалась в следующем танце. Четверо горцев в папахах и внушительных чёрных бурках изъявляли готовность танцевать, поводили руками, как-то слишком уж скованно и неуклюже переступали с ноги на ногу. Огненной пляски у них явно не получалось. Музыка будоражила, торопила, звала ринуться в вихрь танца. И когда странные, словно стреноженные, танцоры сбрасывали, наконец, бурки, оказывалось, что под каждой из них спрятана была девушка. Они-то и продолжали этот огненный танец.

Следующим номером была лезгинка. И она таила неожиданность.

Три удалых джигита сразу подхватывали стремительный темп музыки, с упоением выделывали хорошо известные фигуры лезгинки и вместе с тем, казалось, придумывали на ходу новые. Танец развивался, складываясь из согласных движений участников, к своей кульминации. Ею становились сольные «высказывания» каждого, производившие впечатление импровизации. Лексика стремительного танца была сложна и к тому же обильно оснащена пальцевой техникой. Прыжки, вращения, резкие броски на пол – казалось, здесь был использован весь арсенал мужского танца. Дружно, разом исполняли они финальное движение и одновременно сбрасывали, ударяя их оземь, папахи. По плечам танцоров рассыпались, струясь, длинные волосы. То были девушки, переодетые джигитами.

Следом за джигитами-травести в танец врывался настоящий джигит – Осман. От шутливой атмосферы не оставалось и следа. Осман, напротив, вполне всерьёз, в который уж раз утверждал своё превосходство и настойчиво демонстрировал первенство. Его сольная вариация – скачка на коне, преодоление препятствий. Всадник наслаждался стремительностью бега, послушностью резвого скакуна, слитностью с ним собственного тела. Осману было чем похвалиться, и он с упоением становился центром происходящего. Танец-джигитовка завершался возле Асият. Да и обращён был, конечно же, прежде всего к ней – единственной, кто не был ослеплён исключительностью Османа.

Свадебный обряд подходил к концу. С Асият снимали свадебное покрывало, брали за руки, вели по кругу вдоль стоявших гостей. Асият с грустью вглядывалась в лица близкие и родные, в своих подруг, окидывала прощальным взглядом родные места.

Монолог Асият начинался с интонаций подавленных и грустных. Казалось, девушка готова была смириться со своей участью. И всё-таки Асият находила в себе силы разрушить этот церемонный порядок, этот вековой ритуал, ложащийся тяжёлым бременем зависимости и несвободы на плечи дагестанской женщины.

Юная горянка гордо выпрямилась и, бросая вызов обычаям прошлого, священным законам адата, решительно срывала с себя свадебное покрывало и постылый свадебный головной убор, кидала всё это к ногам остолбеневшего Османа. Такого горцы ещё не видели! Потрясённые, напуганные, возмущённые, они застывали недвижимо. А девушка в страстном монологе изливала душу, звала всех женщин отрешиться от унизительных обычаев предков – обычаев, изживших себя, звала их к новой, прекрасной жизни. Асият покидала свадьбу и родные места.

Её уход словно возвещали к реальности, выводил из шокового состояния, требовал действия. Позор теперь обрушивался на весь род Османа. Старики взывали смыть оскорбление кровью – таков закон адата, а он для горцев свят и нерушим. Осману вкладывали в руки кинжал, и юноша клялся мстить – мстить до конца.

Так завершалась картина свадьбы.

Последний акт спектакля вводил в совсем иной мир, городской. Асият оказывалась в медицинском институте. Следовала шутливая зарисовка студенческих будней. Юноши и девушки в белых халатах сосредоточенно, не замечая окружающих, механически меряли шагами пространство. Они то «зубрили» что-то однообразное и нудное, то ломали голову над непонятным. Спасительный звонок перечёркивал будни, позволял отрешиться от всех «учёных» проблем. Радостно скинув халаты, юноши и девушки погружались в собственную, весёлую жизнь, в свои проблемы. И решали они эти проблемы тоже по-своему. На этот раз – с помощью танца.