Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

от ее стремени, считая себя счастливым, когда мог порой коснуться хотя бы ее

платья. Но как нам часто приходится видеть, что чем меньше становится

надежда, тем сильнее любовь, так случилось и с бедным конюхом; ему было

крайне тяжело выносить великую страсть, скрывая ее, как он то делал, и без

поддержки какой бы то ни было надежды, и много раз, не будучи в состоянии

отказаться от своей любви, он решился умереть. Раздумывая о способах смерти,

он решился избрать такой, из которого было бы ясно, что он умер из-за любви,

которую питал и питает к королеве. И он пожелал, чтобы этот способ был

таков, чтобы при его помощи он мог попытать удачи: удовлетворить всецело или

отчасти свое желание. Он не отважился ни говорить с королевой, ни в письме

открыть ей свою любовь, ибо знал, что тщетно стал бы говорить или писать, но

он пожелал испробовать, не удастся ли хитростью проспать с ней ночь. И не

было другого способа и пути, как найти средство пробраться, проникнув в ее

комнату под видом короля, который, как он знал, не всегда спал с ней вместе,

Для того чтобы узнать, как и в какой одежде ходит король, когда посещает ее,

он несколько раз прятался в большом зале королевского дворца (находившемся

между покоями короля и королевы) и в одну из ночей увидал, как король вышел

из своей комнаты, закутанный в большой плащ, с зажженным факелом в одной

руке и с тростью в другой; как он подошел к комнате королевы и, не говоря ни

слова, постучал этою тростью раз или два в дверь комнаты, и как ему немедля

отперли и взяли из рук факел. Увидев это, а также увидев его возвращавшимся,

он надумал поступить так же. Найдя возможность запастись плащом, похожим на

тот, какой был на короле, факелом и тростью, вымывшись предварительно в

ванне, дабы запах навоза не обеспокоил королеву и не дал ей заметить обмана,

он со всем этим по обыкновению спрятался в большом зале. Когда он убедился,

что все спят, и ему показалось, что настало время либо удовлетворить своему

желанию, либо столь достойным способом открыть себе путь к желанной смерти,

он при помощи кремня и огнива, принесенных с собой, выбил немного огня,

зажег свой факел и, закрывшись и окутавшись в плащ, подошел к двери комнаты

и два раза постучал тростью. Дверь была отворена полусонной служанкой, факел

взят из рук и припрятан, тогда как он, не говоря ни слова, пошел за полог и,

сняв плащ, лег в постель, где спала королева. Он страстно заключил ее в

объятия, но притворился расстроенным (так как знал, что у короля была

привычка в дурном настроении духа никого не слушать), и, не говоря и не

выслушав ни слова, несколько раз телесно познал королеву. И как ни тяжело

ему было уходить, но боясь, чтобы долгое промедление не дало повод

испытанному удовольствию обратиться в печаль, он встал, взял свой плащ, и

факел, ушел, не говоря ни слова, и насколько возможно скоро вернулся в свою

постель. Но едва добрался он до нее, как король встал и направился в комнату

королевы, чему она чрезвычайно удивилась, и, когда он был уже в постели и

весело поздоровался с ней, она, ободренная его приветливостью, сказала: "Что

это за новость сегодня, государь мой? Вы только что ушли от меня н,

необычайно мною насладившись, возвращаетесь так скоро? Берегитесь этих дел".

Король, услышав эти речи, тотчас догадался, что королева была обманута

сходством повадки и наружности, но, как умный человек, видя, что ни

королева, ни кто другой того не заметил, решил и ей не дать того заметить.

Так не поступили бы многие глупцы, а сказали бы: "Я не приходил: кто тот,

кто был здесь? Как было дело? Кто он?" - Из чего произошло бы много

неприятного, чем он напрасно опечалил бы королеву, дал бы ей повод пожелать

в другой раз того, чего она уже отведала, и навлек бы на себя посрамление,

рассказав о деле, умолчание которого не принесло бы ему никакого стыда.

Итак, король ответил, раздраженный более в душе, чем по виду и на словах:

"Жена, разве я не кажусь тебе мужчиной, способным вернуться сюда вторично

после того, как был здесь?" На что та ответила: "О, конечно, государь мой,

но тем не менее я прошу вас поберечь ваше здоровье". Тогда король сказал:

"Мне хочется последовать твоему совету, и на этот раз, не досаждая тебе

более, я уйду". С душой, полной гнева и негодования на то, что, как он

уразумел, над ним проделали, он взял свой плащ, вышел из комнаты и задумал

без шума разыскать того, кто это совершил, предполагая, что то должен был

быть кто-либо из домочадцев и что он, кто бы то ни был, не мог еще скрыться

из дома. Итак, взяв крошечную свечу в небольшом фонаре, он направился в

длинную постройку над конюшнями дворца, где спала по разным постелям почти

вся его челядь, и, полагая, что у того, кто бы он ни был, кто проделал

рассказанное ему женой, ни пульс, ни биение сердца от совершенного усилия не

могли еще успокоиться, стал потихоньку, начиная с одного конца залы,

ощупывать грудь каждого, чтобы узнать, как бьется сердце. Хотя все другие

спали крепко, но тот, который был у королевы, еще не спал, вследствие чего,

увидев входящего короля и поняв, кого он искал, он сильно испугался, так что

к биению сердца, вызванному усилием, страх присоединил еще больше, и он

твердо был убежден, что, раз король это заметит, он тотчас же велит его

убить. И хотя различные соображения приходили ему в голову относительно

того, что ему предпринять, видя короля безоружным, он решился представиться

спящим и выждать, что станет делать король. Осмотрев многих и не найдя

никого, кого бы он признал за разыскиваемого, он подошел к нему и, найдя его

сердце сильно бьющимся, сказал про себя: "Вот он!" Но как человек, не

желавший, чтобы проведали что-либо о том, что он затевает сделать, он не

учинил ему ничего иного, как только отрезал у него принесенными им ножницами

с одной стороны клок волос, которые в то время носили очень длинными, и это

для того, чтобы по этой примете он мог на следующее утро признать его;

сделав это, он ушел и вернулся в свой покой. Конюх, который все видел, как

парень хитрый, ясно понял, зачем он был так помечен, почему, не теряя

времени, встал и, найдя ножницы, которых, к счастью, было несколько штук в

конюшне для стрижки лошадей, тихонько подошел к лежавшим, сколько их ни было

в том зале, и у каждого также выстриг над ухом по пряди волос. Совершив это,

никем не замеченный, он снова пошел спать. Встав поутру, король приказал,

чтобы, прежде чем будут отперты ворота дворца, все домочадцы явились к нему;

так и было исполнено. Когда все с непокрытыми головами стояли перед ним, он

начал оглядывать их, чтобы найти выстриженного им, но, увидев, что

большинство обстрижено таким же точно способом, изумился и сказал про себя:

"Тот, кого я ищу, хотя и низкого происхождения, но выказывает себя человеком

высокого разума". Затем, уверившись, что без огласки он не мог бы найти

того, кого искал, и решив из-за мелкой мести не навлекать на себя великого

бесславия, он решил усовестить его одним словом и дать ему понять, что ему

все известно, и, обратившись ко всем, сказал: "Пусть тот, кто это сделал, не

делает того никогда более; ступайте с богом!" Другой пожелал бы предать их

пытке, мучениям, расследованиям и допросам и, поступив так, открыл бы то,

что каждый должен стараться скрыть; а открыв виновного, хотя бы и отомстил

ему вполне, не уменьшил бы, а увеличил тем свой позор и осквернил честь

своей жены. Те, кто слышал эти слова короля, удивились и долго обсуждали

промеж себя, что король хотел этим сказать, но не было никого, кто бы это

понял, за исключением того, кого одного они касались. А он, как человек

умный, никогда при жизни короля того не открывал и никогда более не

подвергал своей жизни случайностям в подобного рода деле.

Новелла третья

Под видом исповеди чистосердечного признания одна дама, влюбленная в

молодого человека, побуждает некоего почтенного монаха, не догадывавшегося о

том, устроить так, что ее желание возымело полное удовлетворение.

Уже смолкла Пампинея, и смелость и благоразумие конюха восхвалялись

многими из присутствовавших, равно как и благоразумие короля, когда

королева, обратившись к Филомене, велела ей продолжать, вследствие чего та

очень мило промолвила следующее: - Я намерена рассказать вам о проделке,

действительно устроенной одной красивой дамой почтенному монаху, проделке,

долженствующей тем более понравиться мирянам, что монахи, очень глупые в

большинстве случаев, - люди странных нравов и привычек, воображающие себя и

выше других и более сведущими во всяком деле, когда как они много их ниже и,

не умея по низменности духа пробиваться, как другие люди, стремятся, подобно

свиньям, туда, где могут чем-нибудь покормиться. Об этой проделке я и

расскажу, милые дамы, не для того только, чтобы исполнить данный приказ, а

чтобы показать вам, что даже и духовные лица, которым мы, чересчур

легковерные, слишком доверяем, могут быть и часто бывают хитро поддеты не

только мужчинами, но и некоторыми из нас.

В нашем городе, изобилующем белее обманами, чем любовью и верностью,

жила немного лет тому назад родовитая дама, одаренная от природы, как

немногие, красотой, приятным обхождением, возвышенной душой и тонким умом.

Ее имя, равно как и другие, упоминаемые в настоящем рассказе, хотя я их и

знаю, я не намерена открыть, потому что еще живы многие из тех, кого это

исполнило бы негодованием, тогда как это следует - обойти смехом. Итак,

женщина эта, зная, что она высокого рода и выдана замуж за ремесленника

ткача, не могла побороть своего негодования, что муж ее ремесленник, ибо

полагала, что ни один человек низкого происхождения, как бы богат он ни был,

не достоин благородной жены. Видя также, что, несмотря на свое богатство, он

годился не на что иное, как только разматывать тальки, сновать холст или

спорить с прядильщицей о пряже, она решила никоим образом не разделять его

объятий, разве только, когда отказ был бы невозможен, а для своего

собственного утешения поискать кого-нибудь, кто покажется ей более того