Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

торжества, дабы не повторять расходов и пиршеств, ему удалось устроить и

свадьбу Ормизда, почему он снова начал переговоры с родителями Кассандры и

привел их к цели; он и брат решили с ними, чтобы в тот же день, как Пазимунд

женится на Ефигении, Ормизд женился на Кассандре. Как услышал про то

Лизимах, крайне огорчился, ибо увидел себя лишенным надежды, подсказывавшей

ему, что, если не возьмет девушку Ормизд, она наверно достанется ему. Но как

человек мудрый, он затаил в себе досаду и принялся размышлять, каким бы

путем он мог воспрепятствовать этому делу, и он не усматривал иного

возможного пути, кроме похищения. Казалось это легко исполнимым при его

должности, но он счел это более несовместным с его честью, чем было бы, если

бы он той должности не занимал. Наконец, после долгих размышлений честь

уступила любви, и он решился, что бы там ни произошло, похитить Кассандру.

Размышляя о сотоварищах, которых ему надлежало иметь для этого, и о способе,

которого он должен держаться, он вспомнил о Чимоне, которого с его

спутниками держал в тюрьме, и ему представилось, что лучшего и вернейшего

товарища в этом деле, чем Чимоне, ему не найти. Потому на следующую ночь он

тайно велел ему прийти в свою комнату и принялся говорить ему таким образом:

"Чимоне, как боги являются лучшими и щедрыми подателями всего для людей, так

они же - разумнейшие испытатели их доблестей, и тех, кого они находят

стойкими и постоянными во всех случаях, они удостаивают больших почестей,

как более достойных. Они пожелали более верного доказательства твоей

доблести, чем какое ты мог явить в доме твоего отца, которого я знаю за

богатейшего человека: сначала, как я слышал, они сделали тебя при помощи

жгучих тревог любви из неразумного скота человеком, затем жестокой судьбой,

а теперь горестной тюрьмой хотят испытать, насколько твое мужество

изменилось в сравнении с тем временем, когда ты недолго радовался полученной

добыче. Если оно таково же, каким было, то они не уготовляли тебе ничего

радостнее того, что ныне готовятся тебе даровать, а это я хочу объяснить

тебе, дабы ты воспрянул в твоей обычной силе и стал отважным. Пазимунд,

радующийся твоему несчастью и сильно добивающийся твоей смерти, насколько

возможно торопит свой брак с твоей Ефигенией, дабы в нем найти возможность

насладиться добычей, которую благоприятная судьба тебе сначала доставила и,

внезапно прогневавшись, отняла; насколько это должно печалить тебя, если ты

только любишь так, как мне сдается, это я знаю по себе, которому такую же

обиду его брат Ормизд уготовляет в тот же день по поводу Кассандры, любимой

мною более всего. Чтобы избежать такой обиды и такой несправедливости

судьбы, у нас не остается, по ее воле, иного средства, как только доблесть

нашего духа и наших десниц, которые подобает вооружить мечом, дабы проложить

себе путь, тебе ко вторичному, мне к первому похищению наших милых, ибо если

тебе дорого добыть, не говорю свободу, которая, кажется мне, мало тебе

желательна без твоей дамы, но твою милую, то, коли ты желаешь последовать за

мной в моем предприятии, сами боги отдали ее в твои руки".

Эти слова совсем подняли упавший дух Чимоне и, не слишком медля

ответом, он сказал: "Лизимах, у тебя не может быть в таком деле товарища

более сильного и верного, чем я, если будет мне то, о чем ты говоришь;

потому возложи на меня, по твоему усмотрению, что мне надлежит сделать, и ты

увидишь, я последую за тобой с чудесами силы". Лизимах сказал ему:

"Послезавтра молодые впервые вступят в дом своих супругов, куда к вечеру

войдем и мы, ты с своими вооруженными товарищами, я с некоторыми из моих, на

которых совершенно полагаюсь; похитив дам среди пиршества, мы поведем их на

корабль, который я тайно велел снарядить, и будем убивать всякого, кто бы

вздумал тому противиться".

Этот замысел приглянулся Чимоне, и он спокойно пробыл в тюрьме до

положенного времени. Когда настал день свадьбы, торжество было великое и

великолепное, и в доме обоих братьев не было уголка, который не исполнился

бы праздничного веселья. Когда приготовили все необходимое и настало, по

мнению Лизимаха, урочное время, он разделил Чимоне с товарищами, а также и

своих друзей, вооруженных под одеждой, на три части и, наперед воспламенив

их многими речами к своему предприятию, одну часть тайком послал к гавани,

дабы никто не мешал войти на корабль, когда то понадобится, и, подойдя с

двумя другими к дому Пазимунда, одну оставил у дверей, чтобы никто не мог их

запереть внутри, либо помешать выходу, а с остальными и Чимоне взошел по

лестнице. Придя в зал, где молодые с многими другими женщинами уже сидели в

порядке за обеденным столом, бросившись вперед и повалив столы, всякий из

них схватил свою возлюбленную; передав их в руки товарищей, они

распорядились тотчас же повести их к приготовленному кораблю. Молодые

принялись плакать и кричать, также и другие женщины и слуги, и внезапно все

наполнилось криком и стонами, тогда как Чимоне, Лизимах и их спутники,

обнажив мечи, направились к лестнице без всякого сопротивления, так как все

им давали дорогу; когда они спускались, им встретился Пазимунд, бежавший на

крик с большой палкой в руке; Чимоне сильно ударил его по голове, снеся

наполовину ее, и уложил его мертвым у своих ног. Когда бедный Ормизд

прибежал на помощь, он также пал от одного из ударов Чимоне; другие,

пытавшиеся приблизиться, были ранены или отброшены назад товарищами Лизимаха

и Чимоне. Покинув дом, полный крови и крика, слез и печали, они, идя

сплотившись, беспрепятственно дошли со своей добычей до корабля. Поместив в

него женщин и войдя в него вместе с товарищами, между тем как берег уже

наполнялся вооруженными людьми, явившимися, чтобы отбить женщин, они ударили

в весла и весело удалились восвояси.

По прибытии в Крит они радостно были встречены многими друзьями и

родными, женились на тех дамах и, справив великий пир, весело наслаждались

своей добычей.

На Кипре и Родосе пошли большие и продолжительные смуты и неустройства

по поводу этих дел; наконец, с той и другой стороны вмешались друзья и

родственники и устроили так, что после некоторого срока изгнания Чимоне с

Ефигенией благополучно вернулись в Кипр, а Лизимах с Кассандрой в Родос, и

каждый из них счастливо зажил в своем городе с своей милой в продолжительном

довольстве.

Новелла вторая

Костанца любит Мартуччио Гомито; услышав о его смерти, она в отчаянии

садится одна в лодку, которую ветер относит к Сузе; найдя его живым а

Тунисе, она открывается ему, а он, став ближним к королю за поданные ему

советы, женится на ней и вместе с ней возвращается на Липари богатым

человеком.

Поняв, что новелла Памфило пришла к концу, и много похвалив ее,

королева приказала, чтобы Емилия продолжала, и сама рассказав нечто. Она

начала так: - Всякий должен по справедливости радоваться тем происшествиям,

в которых видит, что награды соответствуют качеству влечении, а так как

любовь заслуживает во всяком случае скорее радости, чем огорчения, то я с

гораздо большим удовольствием повинуюсь королеве, рассказывая о настоящем

сюжете, чем повиновалась королю по поводу предыдущего. Итак, мои изящные

дамы, вы должны знать, что по соседству с Сицилией есть островок, прозванный

Липари, где еще недавно жила красавица, по имени Костанца, из очень

почтенной семьи того острова. В нее влюбился один юноша того же острова, по

прозванию Мартуччио Гомито, очень милый, хороших нравов и знающий в своем

ремесле. И она одинаково воспылала к нему так, что ей только и было хорошо,

когда она его видела. Так как Мартуччио хотел жениться на ней, он велел

спросить о том ее отца, который ответил, что Мартуччио беден и потому он не

желает отдать ее за него. Негодуя на то, что ему отказали по его бедности,

Мартуччио снарядил вместе с некоторыми из своих друзей и родичей небольшое

судно и поклялся, что никогда не вернется на Липари, если не станет богачом.

Потому, уехав, он стал заниматься морским разбоем по берегам Берберии, грабя

всякого, кто был менее его силен. И в этом деле судьба была бы ему очень

благоприятна, если бы он сумел положить меру своей удаче; но он и его

товарищи не удовольствовались тем, что в короткое время страшно разбогатели,

и когда пожелали разбогатеть еще более, случилось, что их взяли и ограбили

после долгой обороны сарацинские суда; большую часть из них сарацины бросили

в воду, судно потопили, а Мартуччио отвезли в Тунис, где, посаженный в

тюрьму, он долго пребывал в бедственном положении.

На Липари пришла весть не с одним или двумя, а с многими и разными

людьми, что все, кто был на судне с Мартуччио, утоплены. Девушка, безмерно

сетовавшая об отъезде Мартуччио, услыхав, что он погиб вместе с другими,

долго плакала и решила более не жить; а так как у нее не хватило храбрости

насильственно убить себя, она придумала новый способ неизбежной смерти.

Тайно ночью, выйдя из отцовского дома и добравшись до гавани, она случайно

напала на стоявшую поодаль от других кораблей рыбацкую лодку, которую нашла

снабженной мачтой, парусами и веслами, потому что ее хозяева только что

сошли с нее. Быстро сев в нее и выгребясь несколько в море, ибо она кое-что

понимала в морском деле, как вообще все женщины того острова, она подняла

паруса, бросила весла и руль и предоставила себя ветру, в расчете, что, по

необходимости, ветер либо опрокинет лодку без груза и рулевого, либо ударит

и разобьет ее о какую-нибудь скалу, отчего она, если бы даже и захотела, не

могла бы спастись, а несомненно утонула бы. Закутав голову плащом, она,

плача, легла на дно лодки.

Но случилось совсем не так, как она рассчитывала, ибо тогда дул северян

очень слабый, море было тихое, лодка шла хорошо, почему на следующий день

после ночи, когда она села в нее, ее принесло под вечер, миль за сто повыше

Туниса, к берегу вблизи города, называемого Сузой. Девушка не догадалась,

что она скорее на суше, чем на море, ибо ничто не побудило ее, лежа, поднять

голову, да она и решилась не делать того. Когда лодка ударилась в берег, там

случайно находилась одна бедная женщина, собиравшая разложенные для просушки

на солнце сети своих рыбаков; увидев лодку, она удивилась, что на полных

парусах ей дали врезаться в берег. Полагая, что рыбаки в ней спят, она

подошла к ней, но никого там не увидела, кроме той девушки, которую она

несколько раз окликнула, крепко уснувшую; разбудив ее, наконец, узнав по

одежде, что она - христианка, она спросила ее, говоря по-итальянски, каким

образом она одна-одинешенька прибыла сюда в той лодке. Услышав латинскую

речь, девушка усомнилась, не принес ли ее другой ветер обратно в Липари;

тотчас же поднявшись, она осмотрелась и, не признав местности, увидев себя

на суше, спросила у доброй женщины, где она. На это женщина отвечала: "Дочь

моя, ты по соседству с Сузой, в Берберии". Как услышала это девушка, стала

сетовать, что господь не пожелал послать ей смерти, и, боясь поношения и не

зная, что начать, уселась у своей лодки и принялась плакать. Увидев это,

женщина сжалилась над нею и так ее уговорила, что увлекла ее в свою хижину,