Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

видел рассерженными, и восстановив их хорошие отношения к даме и Алессандро,

он распорядился тем, что надлежало сделать. Когда настал назначенный им

день, в присутствии всех кардиналов и многих других именитых людей,

явившихся по его приглашению на устроенное им большое торжество, он велел

позвать даму, одетую по-царски и показавшуюся столь красивой и

привлекательной, что все ее по праву хвалили; вместе с ней и Алессандро,

также великолепно одетого, по виду и манерам - не того молодца, что

занимался ростовщичеством, а скорее королевича, которому те два рыцаря

оказывали большой почет. Тут папа велел совершить наново и торжественно

брачный обряд и после свадьбы, прекрасной и пышной, отпустил их с своим

благословением.

По желанию Алессандро, а также и дамы, они, выехав из Рима, направились

во Флоренцию, куда молва уже принесла весть о них; здесь граждане приняли их

с большим почетом, а дама велела выпустить трех братьев, наперед

распорядившись уплатить за них всем, а их самих и их жен восстановила в их

имуществе. Одобряемый за это всеми, Алессандро с женой выехал из Флоренции,

взяв с собою Аголанте; прибыв в Париж, они почетно были приняты королем.

Затем оба рыцаря отправились в Англию и так повлияли на короля, что он

вернул им свою милость и с большим торжеством принял дочь и своего зятя,

которого вскоре после того с великой пышностью посвятил в рыцари, дав ему

Корнуэльское графство. А он оказался столь доблестным и так умел

действовать, что примирил сына с отцом, отчего острову последовало большое

благо, а он приобрел любовь и расположение всего населения. Аголанте сполна

вернули все, что были ему должны, и он возвратился во Флоренцию большим

богачом, после того как Алессандро поставил его рыцарем. Граф и его жена

зажили в славе, и, как говорят иные, он частью своею сметливостью и

мужеством, частью помощью тестя, завоевал впоследствии Шотландию и был

венчан на царство.

Новелла четвертая

Ландольфо Руффоло, обеднев, становится корсаром; взят генуэзцами,

терпит крушение в море, спасается на ящике, полном драгоценностей, находит

приют у одной женщины в Корфу и возвращается домой богатым человеком.

Лауретта, сидевшая возле Пампинеи, видя, что она дошла до

торжественного конца своей новеллы, не ожидая иного приглашения, начала

говорить таким образом: - Прелестные дамы, по моему мнению, ни на чем не

видать больше действия фортуны, как на человеке, возвысившемся из крайней

нищеты к царственному положению, как то приключилось в новелле Пампинеи с ее

Алессандро. А так как всякому из нас, кто станет впредь рассказывать о

назначенном сюжете, придется держаться в его границах, я не постесняюсь

рассказать вам новеллу, которая, хотя и содержит в себе еще большие

бедствия, не представляет столь блестящей развязки. Я знаю хорошо, что, имея

в виду последнюю, вы с меньшим вниманием выслушаете мой рассказ: но так как

другого дать я не могу, меня извинят.

Морской берег от Реджио до Гаэты считается прелестнейшею частью Италии;

там, очень близко от Салерно, есть высокая полоса, господствующая над морем,

которую жители зовут Амальфийским берегом, он усеян мелкими городками с

садами и ручьями, и там много богатых людей, ведущих торговлю так успешно,

как никто иной. В числе упомянутых городов есть один, называемый Равелло, в

котором и теперь водятся богатые люди, а прежде был богатейший человек, по

имени Ландольфо Руффоло, которому его богатства не хватало, и он, желая его

удвоить, едва не погубил вместе с ним и самого себя. И вот, сделав, по

обыкновению купцов, свои расчеты, он купил большущее судно и, нагрузив его

на собственные деньги разным товаром, отправился с ним в Кипр. Здесь он

нашел несколько других судов, пришедших с товаром того же качества, какой

привез и он; по этой причине ему пришлось не только продешевить привезенное,

но чуть не бросить даром, когда он вздумал продавать его, что привело его

почти к разорению. Сильно огорченный этим обстоятельством, не зная, как

быть, и видя, что в короткое время из богатейшего человека он стал чуть не

бедняком, он решился либо умереть, либо грабежом возместить свои убытки,

чтобы не вернуться нищим туда, откуда выехал богачом. Найдя покупщика своему

большому судну, на вырученные деньги и другие, полученные за товар, он купил

небольшое корсарское судно, отлично вооружил его, снабдил вceм необходимым

для такого дела и принялся присваивать чужое добро, особенно турецкое. В

этом деле судьба оказалась ему более благоприятной, чем в торговле: в

какой-нибудь год он ограбил и захватил столько турецких кораблей, что,

оказалось, он не только вернул все, утраченное им в торговле, но и более чем

удвоил свое состояние. Вследствие этого, наученный первым горем утраты и

видя себя обеспеченным, он сам себя убедил, дабы не пережить того горя

вторично, что ему достаточно того, что есть, и нечего желать большего;

поэтому он и решил вернуться со своим достатком домой и, не доверяя товару,

он озаботился обратить свои деньги в какие-нибудь ценности, а на том самом

судне, на котором их добыл, пошел на веслах в обратный путь.

Когда он был уже в Архипелаге и вечером поднялся сирокко, не только ему

противный, но и взволновавший море, чего его крохотное судно не выдержало

бы, он зашел в защищенный от того ветра залив, образованный небольшим

островом, предполагая выждать здесь ветра более благоприятного. Вскоре вошли

туда же с трудом, укрываясь от того же, от чего укрылся и Ландольфо, две

большие генуэзские грузовые барки, шедшие из Константинополя. Люди, бывшие

на них, увидев судно, загородили ему выход, узнав, кто его хозяин, которого

по молве считали богатейшим, и, будучи по природе охочи до денег и грабежа,

решились завладеть судном. Высадив на берег часть своих людей, с

самострелами в руках и хорошо вооруженных, они поставили их на таком месте,

что никто не мог сойти с судна, коли не желал быть застреленным; сами же,

подтянувшись на лодках и пользуясь течением моря, подошли к небольшому судну

Ландольфо и с небольшим трудом в короткое время овладели им и всем экипажем,

из которого ни один человек не спасся; Ландольфо они перевезли на один из

своих кораблей, судно все обобрали и затопили, а Ландольфо оставили в одной

жалкой куртке.

На следующий день, когда ветер переменился, грузовые корабли пошли под

парусами на запад; весь тот день шли благополучно, но к вечеру поднялся

бурный ветер, который, вздымая высокие волны, разъединил один корабль от

другого. Случилось, что корабль, на котором находился несчастный бедняк

Ландольфо, силою того ветра хватившись об отмель повыше Кефалонии, дал

трещину и разбился вдребезги, точно кусок стекла, брошенный об стену; море

покрылось плававшим товаром, ящиками и досками, как обыкновенно бывает в

таких случаях; и хотя ночь была темнейшая, а море волновалось и вздулось,

несчастные и жалкие люди, кто умел плавать, бросились вплавь и стали

цепляться за то, что случайно им попадалось. Между ними был и бедный

Ландольфо; за день перед тем он несколько раз взывал к смерти, предпочитая

обрести ее, чем вернуться домой нищим, каким себя видел, увидев смерть

вблизи, он ужаснулся ее и, подобно другим, схватился за подвернувшуюся ему

под руки доску: быть может, он не сразу утонет, а господь пошлет

какую-нибудь помощь в его спасение. Оседлав доску, чувствуя, что море и

ветер носят его туда и сюда, он продержался, как мог, до бела дня; когда

настал день и он осмотрелся вокруг, ничего иного не увидел, кроме облаков и

моря и ящика, который, носясь по морским волнам, иногда к нему приближался,

к его великому ужасу, ибо он боялся, как бы ящик не ударился о него и не

потопил; всякий раз, когда он подплывал близко, он отдалял его, насколько

мог, рукою, как ни мало было у него сил. Как бы то ни было, случилось, что

ветер, внезапно разнуздавшись в воздухе и обрушившись на море, так сильно

ударил в ящик, а ящик о доску, на которой был Ландольфо, что она

перевернулась, Ландольфо, выпустив ее, поневоле ушел под воду и, вынырнув,

скорее помощью страха, чем силы, увидел, что доска от него очень далеко;

боясь, что ему до нее не достать, он подплыл к ящику, который был вблизи, и,

опершись грудью об его крышку, по возможности старался поддержать его руками

в прямом положении. Таким-то образом, бросаемый морем туда и сюда, без пищи,

ибо есть было нечего, напиваясь более, чем было желательно, не зная, где он,

и ничего не видя, кроме моря, он провел весь тот день и следующую ночь. На

другой день, по милости ли божьей, или по воле ветра, он, обратившийся почти

в губку и крепко державшийся обеими руками за края ящика, как то, мы видим,

делают утопающие, хватаясь за любой предмет, пристал у берега острова Корфу,

где случайно бедная женщина мыла и чистила песком и морскою водою свою

посуду. Заметив его приближение, не разглядев его образа, она в страхе и с

криком попятилась назад. Он не в состоянии был говорить, зрение ослабело,

почему он ничего и не сказал ей; но когда море понесло его к берегу, она

распознала форму ящика, а приглядевшись и всмотревшись пристальнее, признала

прежде всего руки, распростертые на ящике, затем лицо и сообразила, что это

такое. Поэтому, движимая состраданием, выйдя несколько в море, уже

улегшееся, и схватив Ландольфо за волосы, она вытянула его вместе с ящиком

на берег; с трудом оттянув его руки от ящика, она взвалила последний на

голову бывшей с нею дочки, а Ландольфо, точно малого ребенка, потащила в

местечко, посадила в ванну и так его терла и мыла горячей водой, что к нему

вернулось утраченное тепло, а отчасти и потерянные силы. Когда ей

показалось, что настала пора, она вынула его из ванны, подкрепила хорошим

вином и печеньем и продержала его так несколько дней, как могла лучше, пока

он, с возвратом сил, не стал сознавать, где он; тогда добрая женщина сочла

долгом отдать ему его ящик, который она для него приберегла, и сказать ему,

чтобы далее он сам озаботился о себе; так она и сделала. Ландольфо, ничего

не помнивший о ящике, тем не менее принял его, когда добрая женщина его

принесла; он полагал, что ящик не может же быть столь малоценным, чтобы не

окупить ему несколько дней существования; найдя его легковесным, он понизил

свои надежды, но тем не менее, когда той женщины не было дома, вскрыл его,

чтобы посмотреть, что внутри, и нашел множество драгоценных камней,

отделанных и нет, а в них он кое-что понимал. Увидев их и познав большую их

ценность, он восхвалил господа, не пожелавшего совсем оставить его, и

совершенно утешился; но как человек, в короткое время дважды и жестоко

постигнутый судьбою, он сообразил, что ему следует быть крайне осторожным,

чтобы довезти эти вещи домой, поэтому, завернув их, как сумел, в кое-какие

лохмотья, он сказал сострадательной женщине, что ящик ему не нужен, пусть

возьмет его, коли хочет, а ему даст мешок. Женщина охотно это сделала, а он,

воздав ей, какую мог, благодарность за оказанное ему благодеяние, взвалил

мешок на плечи, удалился и, сев в лодку, переправился в Бриндизи; отсюда,

держась берега, дошел до Трани, где встретил несколько своих сограждан,

торговцев сукном. Они, почти бога ради, одели его в свое платье, когда он

рассказал им о всех своих приключениях, кроме случая с ящиком; сверх того,

ссудили ему коня и дали провожатых до Равелло, куда, по его словам, он желал

вернуться. Здесь, почувствовав себя в безопасности и возблагодарив господа,