Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

твоему мнению, со мною?" - "Я не затем говорю, - ответил Нелло, - но ты,

кажется мне, совсем изменился, может быть, и от чего-нибудь другого". И он

отошел от него.

Каландрино, исполнившись подозрения, хотя ровно ничего не ощущал,

отправился далее, а Буффальмакко, бывший поблизости, как только увидал, что

Нелло с ним расстался, подошел к нему и, поздоровавшись, спросил, не сталось

ли с ним чего. Каландрино ответил: "Не знаю, право, вот Нелло только что

сказал мне, что я кажусь ему совершенно изменившимся, может быть и правда,

что у меня что-нибудь да есть". Буффальмакко говорит: "У тебя есть что-то,

не только что-нибудь, ты кажешься полумертвым". Каландрино показалось, что

его уже лихорадит. Вот подошел Бруно и, не говоря другого, заметил:

"Каландрино, что у тебя за лицо, ты точно умираешь? Как ты себя чувствуешь?"

Услыхав, что все трое говорят одно и то же, Каландрино совершенно уверился в

своей болезни и совсем растерянный спросил его: "Что же мне делать?" Бруно

сказал: "Мне кажется, тебе надо вернуться домой, ложись в постель и вели

себя хорошенько прикрыть, а свою мочу пошли к маэстро Симоне; ты знаешь, как

он хорош с нами. Он тебе тотчас же скажет, что тебе делать, а мы пойдем с

тобою и сделаем все, если что будет надо". Когда к ним подошел и Нелло, они

вместе с Каландрино вернулись к нему домой; войдя в комнату совсем

измученный, он сказал жене: "Пойди-ка сюда да покрой меня хорошенько,

чувствую я, что сильно захворал". Когда его уложили, он послал свою мочу с

служанкой к маэстро Симоне, который в то время держал аптеку в Меркато

Веккьо под вывеской Дыни. Бруно и говорит товарищам: "Останьтесь вы с ним, а

я пойду узнаю, что скажет врач, и, коли нужно, приведу его сюда". Сказал

тогда Каландрино: "Сделай-ка это, товарищ, ступай туда и расскажи, в чем

дело, ибо я ощущаю в себе не знаю что".

Отправившись к маэстро Симоне, Бруно пришел раньше служанки, несшей

мочу, и обо всем его известил. Поэтому, когда пришла служанка и врач

рассмотрел мочу, он сказал служанке: "Ступай и скажи Каландрино, чтобы он

держал себя в тепле, а я тотчас же приду к нему и скажу, что с ним и что ему

следует делать". Служанка так и доложила. Не много прошло времени, как

явился врач, а с ним Бруно; врач подсел к нему, стал щупать пульс и по

некотором времени говорит, в присутствии жены: "Видишь ли, Каландрино,

сказать тебе по дружбе, у тебя нет иного недуга, как только то, что ты

забеременел". Как услышал это Каландрино, принялся жалобно голосить, говоря:

"Увы мне, Тесса, это ты со мной наделала, потому что желаешь не иначе быть

как сверху. Говорил я тебе это!" Жена, очень скромная особа, услышав такие

речи мужа, вся вспыхнула от стыда и, потупив голову, не ответив ни слова,

вышла из комнаты. А Каландрино, продолжая сетовать, говорил: "Увы мне,

бедному, что я буду делать? Как рожу этого ребенка? Каким путем он выйдет?

Вижу я ясно, что мне умереть от ярости моей жены, да сотворит ее господь

печальной, как я желаю быть веселым. Будь я здоров, чего нет, я встал бы и

так бы ее поколотил, что всю бы изломал, хотя и мне поделом, не следовало

мне никогда пускать ее взбираться наверх. Поистине, если я спасусь на этот

раз, она скорее умрет от своего желания, чем..."

Бруно, Буффальмакко и Нелло разбирал такой смех, что они чуть не

лопались, слушая речи Каландрино, но еще держались, тогда как маэстро

Обезьяна хохотал так неудержно, что у него можно было бы повыдергать все

зубы. Наконец, по долгом времени, когда Каландрино стал просить медика,

умоляя его дать ему совет и помощь, маэстро сказал ему: "Не пугайся,

Каландрино; слава богу, мы так скоро спохватились, что с небольшими усилиями

я освобожу тебя в несколько дней; только тебе надо будет немного

потратиться". Говорит Каландрино: "Увы мне, маэстро, помогите бога ради. У

меня двести лир, на которые я хотел купить имение; если потребуются все,

возьмите их все, лишь бы мне не рожать, ибо я не знаю, что бы я стал делать;

слышу я, как страшно кричат бабы, готовясь родить, несмотря на то, что у них

достаточно места, чтобы совершить это; если б я ощутил такую боль, я уверен,

что умер бы до родов". - "Не беспокойся об этом, - сказал врач, - я

приготовлю тебе некое дистиллированное питье, очень хорошее и приятное на

вкус, в три утра оно у тебя все разрешит, и ты будешь здоров, как рыба в

воде; но помни, будь впоследствии благоразумным и таких глупостей не делай.

Для этой настойки надо три пары хороших жирных каплунов, а на другие

снадобья, которые тут требуются, дай кому-нибудь из них мелочи на пять лир,

пусть все купит; все это вели принести мне в аптеку, а я во славу божию

завтра же пришлю тебе этого дистиллированного питья, ты начни его пить по

хорошему большому стакану зараз". Услышав это, Каландрино сказал: "Маэстро,

да будет все по-вашему". Дав Бруно пять лир и еще денег на три пары

каплунов, он попросил его потрудиться в этом деле на его пользу.

Удалившись от него, врач велел приготовить какой-то настойки и послал

ему. Купив каплунов и другое, необходимое для пирушки, Бруно вместе с врачом

и товарищами поели, а Каландрино три утра сряду пил настойку; когда медик

вместе с его товарищами пришел к нему, пощупав пульс, сказал: "Каландрино,

ты несомненно выздоровел, можешь теперь же безбоязненно пойти по своим

делам, нечего из-за этого сидеть дома". Обрадованный Каландрнно встал и

отправился по своим делам, всюду расхваливая, с кем бы ни приходилось

говорить, отличное лечение маэстро Симоне, в три дня избавившего его без

всяких болей от беременности. А Бруно, Буффальмакко и Нелло остались

довольны, что хитро сумели наглумиться над скупостью Каландрино, хотя донна

Тесса, догадавшись, в чем дело, сильно поворчала за то на своего мужа.

Новелла четвертая

Чекко, сын мессера Фортарриго, проигрывает в Буонконвенто все, что у

него было, а также и деньги Чекко, сына мессера Анджьольери; в одной рубашке

он бежит за ним, говоря, что тот его ограбил, велит крестьянам схватить его

и, одевшись в его платье и сев на его коня, уезжает, оставив его в одной

сорочке.

Все общество сильно смеялось, услышав, что сказал Каландрино о своей

жене. Когда Филострато замолк, начала, по желанию королевы, Неифила: -

Достойные даны, если бы людям не было труднее проявлять перед другими свой

разум и добродетель, чем глупость и порок, многие напрасно бы трудились

обуздывать свои слова; это ясно показала вам глупость Каландрино, которому

вовсе не нужно было, чтобы излечиться от болезни, которую он, по своей

простоте, себе вообразил, объявлять перед всеми тайные утехи своей супруги.

Этот рассказ привел мне на память другой, противоположный, о том, как

коварство одного человека превозмогло благоразумие другого к великому вреду

и посрамлению последнего. Об этом я и хочу рассказать вам.

Не много прошло лет, как в Сиэне жили два человека, уже зрелого

возраста, оба прозывавшиеся Чекко, одни сын мессера Анджьольери, другой сын

мессера Фортарриго. Хотя во многом другом они были разного нрава, но

настолько сходны в одном, то есть в ненависти к своим отцам, что стали

друзьями и часто бывали вместе. Так как Анджьольери, человеку красивому и

благовоспитанному, казалось, что ему в Сиэне плохо жить на жалованье, какое

давал ему отец, а он услышал, что в анконскую Марку прибыл в качестве

папского легата кардинал, очень ему приязненный, он решился отправиться к

нему, полагая тем улучшить свое положение. Сообщив о том отцу, он устроился

с ним, чтобы тот дал ему зараз, что должен был давать в течение шести

месяцев, дабы иметь возможность одеться, обзавестись конем и снарядиться

прилично. Когда он стал искать, кого бы взять с собою в качестве слуги,

услышал о том Фортарриго. Тотчас же он пошел к Анджьольери и изо всех сил

стал упрашивать взять его с собою, что он готов быть ему слугой и

домочадцем, и всем, что угодно, без всякого жалованья поверх расходов. На

это Анджьольери отвечал, что не желает брать его с собою не потому, чтоб не

считал его годным ко всякой службе, а потому, что он игрок, а иногда и

напивается. На это Фортарриго отвечал, что он, без сомнения, остережется

того и другого, и, клятвенно подтвердив это, снова так принялся просить, что

Анджьольери, сдавшись, выразил свое согласие.

Пустившись в путь однажды утром, они прибыли к обеду в Буонконвенто.

Когда Анджьольери там пообедал, велел приготовить себе в гостинице постель,

так как жар стоял сильный, и, раздевшись при помощи Фортарриго, лег спать, а

ему сказал, чтобы он окликнул его, когда пробьет девятый час. Пока

Анджьольери спал, Фортарриго отправился в таверну и здесь, выпив немного,

стал с кем-то играть. В короткое время они выиграли у него те деньги, какие

были с ним, а также и бывшее на нем платье; желая отыграться, он, как был в

рубашке, отправился туда, где спал Анджьольери; видя, что он крепко спит,

вынул у него из кошелька все, что там было, и, вернувшись играть, проиграв и

эти деньги, как и прежние.

Между тем Анджьольери, проснувшись, встал и спросил о Фортарриго. Когда

его не нашли, он рассудил, что тот спит где-нибудь пьяный, как то с ним

бывало нередко. Потому, решившись оставить его, он велел оседлать лошадь и

привязал чемодан, рассчитывая обзавестись другим слугой в Корсиньяно, но

когда, прежде чем отправиться, он захотел рассчитаться с хозяином, денег не

нашлось. Вследствие этого поднялся страшный шум, весь дом хозяина был в

переполохе. Анджьольери говорив, что его здесь ограбили, и грозил, что всех

их схватят и поведут в Сиэну, как вдруг явился в одной рубашке Фортарриго,

шедший затем, чтобы забрать платье, как прежде взял деньги. Увидев, что

Анджьольери готовится пуститься в путь, он сказал: "Что это значит,

Анджьольери? Неужели мы уже снаряжаемся к отъезду? Подожди маленько, сейчас

придет сюда один человек, у которого моя куртка в залоге за тридцать восемь

сольдов, я уверен, он отдаст нам ее за тридцать пять, если ему тотчас же

заплатить". Пока он говорил это, явился кто-то, заверивший Анджьольери, что

именно Фортарриго взял у него деньги, ибо он сказал ему, сколько тот

проиграл. Сильно разгневанный этим, Анджьольери наговорил ему величайших

мерзостей и, если бы не боялся кого-то другого более, чем бога, привел бы их

в исполнение, угрожая ему повешением или изгнанием из Сиэны под страхом

виселицы, он сел на лошадь. А Фортарриго, словно Анджьольери говорил то

другому, а не ему, продолжал. "Эх, Анджьольери, оставим-ка в добрый час эти