Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

кисть руки, потом всю руку и таким образом выпрямился весь. Увидев это,

народ так завопил во хвалу святого Арриго, что и грома не было бы слышно.

Стоял там случайно поблизости один флорентинец, очень хорошо знавший

Мартеллино, но не признавший его, когда его привели так изуродованного;

теперь, увидев его выпрямленного и признав его, он вдруг захохотал и сказал:

"Убей его бог! Кто бы поверил, увидев, каким он пришел, что он в самом деле

не калека?" Услышали эти слова некоторые тревизцы и тотчас же спросили: "Как

так? Разве он не был калекой?" На это флорентинец отвечал "Да нет же,

ей-богу, он всегда был таким же прямым, как всякий из нас, только, как вы

могли убедиться сами, он лучше всякого другого владеет умением принимать

такой вид, какой ему вздумается". Как только они услышали это, большего не

ждали, бросились напором вперед и принялись кричать: "Взять этого предателя,

что глумится над богом и святыми и, не будучи параличным, явился сюда в

образе расслабленного, чтобы насмеяться над нашим святым и над нами". Так

говоря, они взяли его и стащили с места, где он был; схватив его за волосы и

сорвав с него одежду, они принялись бить его кулаками и ногами; тот не счел

бы себя мужчиной, кто бы не поспешил к нему за тем же делом. Мартеллино

кричал: "Помилосердуйте, ради бога!" - и, насколько мог, отбивался; но это

не помогало: толпа становилась вокруг него все больше и больше. Увидев это,

Стекки и Маркезе стали говорить про себя, что дело плохо, но, боясь за самих

себя, не решались помочь ему; напротив, вместе с другими кричали, что его

следует убить, а тем не менее держали на уме, как бы извлечь его из рук

народа, который наверно бы умертвил его, если бы не уловка, к которой

внезапно прибегнул Маркезе. Отправившись, как только мог поспешнее, к

стоявшей там страже синьории и обратившись к тому, кто был на месте подесты,

он сказал: "Помогите, ради бога! Какой-то мошенник отрезал у меня кошелек с

сотней золотых флоринов; велите схватить его, пожалуйста, чтобы мне вернуть

мое". Услышав это, двенадцать служилых людей тотчас же побежали туда, где

бедного Мартеллино чесали без гребня, и, пробившись сквозь толпу с

величайшими в мире усилиями, вырвали его из рук толпы, всего изломанного и

истоптанного, и повели в ратушу. Сюда последовали за ним многие, считавшие

себя осмеянными им, и, услышав, что он схвачен как воришка, также принялись

показывать, что он и у них отрезал кошелек, так как они не находили другого,

более подходящего предлога, чтобы насолить ему. Выслушав это, судья подесты,

человек суровый, немедленно отведя Мартеллино в сторону, принялся его о том

допрашивать, но Мартеллино отвечал шутками, как будто ни во что не ставил

этот арест. Рассерженный этим, судья велел привязать его к дыбе и дать

несколько хороших ударов, чтобы заставить его признаться в том, в чем те его

обвиняли, а затем повесить. Когда Мартеллино снова спустили на землю и судья

спросил его, правда ли то, что показывают на него те люди, Мартеллино, видя,

что отнекивание ни к чему не поведет, сказал: "Господин мой, я готов открыть

вам правду, но пусть каждый из обвиняющих объявит, когда и где я отрезал у

него кошелек, а я вам скажу, что я сделал и что нет", - "Хорошо", - отвечал

судья и велел позвать нескольких; из них один говорил, что Мартеллино

отрезал у него кошелек неделю тому назад, другой, что за шесть дней, третий

за четыре, а иные показали, что в тот же самый день. Услышав это, Мартеллино

сказал: "Господин мой, все они нагло лгут, а что я говорю правду, тому я

могу привести доказательство; пусть бы мне никогда не бывать в этом городе,

если я когда-либо вступал в него прежде, чем теперь, недавно тому назад! И

как только я прибыл, пошел посмотреть на святое тело; тут меня и отделали,

как видите Что это истина, это вам могут подтвердить чиновник синьории, к

которому предъявляются приезжие, его книга и, наконец, мой хозяин. Потому,

если все окажется так, как я вам сказал, то соблаговолите не мучить и не

изводить меня по просьбе этих негодяев".

Пока дело так обстояло, Маркезе и Стекки, услышав, что судья строго

взялся за следствие и уже привязал Мартеллино к дыбе, перепугались сильно и

говорили промеж себя: "Плохое дело мы учинили, со сковороды его стащили, а в

огонь бросили!" Потому, принявшись усердно искать повсюду своего хозяина и

найдя его, они объяснили ему все дело. Тот, рассмеявшись, повел их к Сандро

Аголанти, жившему в Тревизо и бывшему в большой чести у синьора; рассказав

ему все по порядку, он вместе с ними попросил его заняться делом Мартеллино.

Сандро, вдоволь нахохотавшись, отправился к синьору и попросил послать за

Мартеллино, что и было сделано. Те, что отправились за ним, нашли его в

одной сорочке перед судьей совсем растерянного и сильно испуганного, потому

что судья не хотел слышать никакого его извинения, напротив, питая некоторую

нелюбовь к флорентийцам, был расположен повесить его и никоим образом не

желал отдать его синьору, пока не принужден был сделать это против воли.

Когда Мартеллино предстал перед синьором, он все рассказал ему по ряду и

попросил его, за место всякой другой милости, отпустить его, потому что,

пока он не будет во Флоренции, ему все будет чудиться петля на шее. Синьор

много смеялся над этим приключением, подарил им по платью на человека, и

все, втроем, избегнув, против ожидания, столь великой опасности, вернулись

подобру-поздорову, восвояси.

Новелла вторая

Ринальдо д'Асти, будучи ограблен, является в Кастель Гвильельмо, где

находит приют у одной вдовы и, вознагражденный за свои протори, возвращается

домой здрав и невредим.

Дамы без удержа смеялись над приключениями Мартеллино, о которых

рассказала Неифила, а из юношей особенно смеялся Филострато, которому, как

раз сидевшему рядом с Неифилой, королева и приказала продолжать сказывать.

Нимало не медля, он так начал: - Прекрасные дамы, мне напрашивается на

рассказ новелла о вещах святых, смешанных отчасти с бедственными и

любовными, - новелла, которую, быть может, будет небесполезно выслушать,

особенно тем, которые странствуют по небезопасным юдолям любви, где часто

случается, что кто не прочел молитвы св. Юлиану, находит плохой приют и при

удобной постели.

Итак, во времена маркиза Аццо Феррарского один купец, по имени Ринальдо

д'Асти, прибыл по своим делам в Болонью Случилось, что, когда, устроив их и

на пути домой, он выехал из Феррары, направляясь в Верону, он встретился с

какими-то людьми, которые походили на купцов, а были разбойники и негодяи;

он неосмотрительно вступил с ними в разговор и присоседился к ним. Те,

увидев, что он купец, и полагая, что при нем деньги, решились его ограбить,

лишь только представится время, а дабы у него не явилось подозрение, они,

точно скромные и порядочные люди, беседовали с ним о вещах приличных и

честных, показывая себя по отношению к нему, насколько могли и умели,

обходительными и покорными, так что он счел большой удачей, что встретил их,

потому что был один с своим верховым слугой.

Так путешествуя, переходя, как часто бывает в разговорах, от одного к

другому, они напали на вопрос о молитвах, с которыми люди обращаются к богу;

один из разбойников, - а их было трое, - и говорит Ринальдо: "А ты,

почтенный человек, какую молитву привык творить в пути?" Ринальдо отвечал:

"По правде, в такого рода делах я простоват и груб, мало знаю молитв, живу

по старине и считаю два сольда за двадцать четыре динара, тем не менее у

меня было всегда обыкновение сказывать во время путешествия по утрам,

выезжая из гостиницы, "отче наш" и "богородицу" за упокой отца и матери св.

Юлиана, а затем уже молить бога и святого, чтобы на следующую ночь они

доставили мне хороший ночлег. Часто в моей жизни бывал я, путешествуя, в

больших опасностях, избежав которые я все же попадал на ночь в хорошее место

и на добрый ночлег; потому я твердо убежден, что св. Юлиан, в честь которого

я творю эти молитвы, выпросил мне эту милость у бога; и мне кажется, что и

путь будет неудачен и на ночь я неудачно пристану, если эту молитву не скажу

утром". - "А сегодня утром сказывал ты ее?" - спросил его тот, кто обратился

к нему. Ринальдо отвечал: "Разумеется". Тогда тот, уже знавший, как может

повернуться дело, сказал про себя: "Тебе она еще понадобится, потому что,

если только у нас не будет неудачи, ты, сдается мне, попадешь на дурной

ночлег". После того он сказал ему: "Я также много странствовал и никогда не

сказывал той молитвы, хотя многие, слышал я, очень одобряли ее, и никогда

еще не случалось, чтобы я, несмотря на то, попадал на дурной ночлег, а

сегодня вечером ты, может быть, сам убедишься, кто из нас лучше приютится:

ты ли, прочтя молитву, или я, ее не сказавши. Правда, я употребляю вместо

нее другие: "Dirupisti, или "Intemerata", либо "De profundis", молитвы,

оказывающие большую помощь, как говаривала моя бабушка". Когда, беседуя

таким образом о разных вещах, они продолжали путь, а те выжидали время и

место для исполнения своего злого умысла, случилось, уже поздно, что по ту

сторону Кастель Гвильельмо, при переправе через одну реку, те трое,

рассчитав, что час не ранний и место уединенное и закрытое, напали на него,

ограбили и, оставив его пешим и в одной сорочке, удаляясь, сказали: "Ступай

и погляди, доставит ли тебе твой св. Юлиан хороший приют в эту ночь, а наш

доставит его нам наверно". Переправившись за реку, они удалились. Служитель

Ринальдо, увидев, что на него напали, будучи трусом, ничего не сделал, чтобы

помочь ему, а повернув своего коня, погнал его, пока не прибыл в Кастель

Гвильельмо, куда приехал вечером, и заночевал, не заботясь об остальном.

Ринальдо, оставшись в одной рубашке и босым, при сильном холоде и не

прекращавшемся снеге, не знал, что ему делать; заметя, что уже наступила

ночь, он, дрожа и стуча зубами, начал озираться, не увидит ли какого-нибудь

пристанища, где бы он мог провести ночь, не умерев от стужи. Не видя ничего

(ибо во время воины, незадолго перед тем бывшей в том крае, все было

выжжено), побуждаемый холодом, он бегом направился в Кастель Гвильельмо, не

зная, однакож, туда или в другое место убежал его слуга, и полагая, что,