Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

незаботлив, безнравствен и непамятлив; кроме того, за ним водятся при этих и

некоторые другие грешки, о которых лучше умолчать. А что всего смешнее из

его проделок, это - то, что он всюду хочет жениться и нанять дом; а так как

у него борода большая, черная и масленая, он считает себя столь красивым и

привлекательным, что полагает, сколько бы женщин его ни увидали, все в него

влюбляются; если бы дать ему свободу, он стал бы бегать за всеми, обронив

ремень от портков. Правда, он мне в большую помощь, ибо нет никого, кто бы

пожелал поговорить со мною столь тайно, чтобы он не захотел послушать и на

свою долю, а когда случится меня о чем-либо спросят, он так боится, что я не

сумею ответить, что тотчас же отвечает да или нет, как, по его мнению,

следует".

Ему-то, оставив его в гостинице, брат Чиполла наказал хорошенько

смотреть, чтобы никто не касался его вещей, особенно его мешков, ибо в них

были святыни. Но Гуччьо Имбратта, которому пребывать на кухне было милее,

чем соловью на зеленых ветках, особенно когда он чуял там какую-нибудь

служанку, увидел на кухне хозяина одну, жирную и толстую, маленькую и

безобразную, с парой грудей, что две навозных корзины, с лицом точно у

Барончи, всю потную, засаленную и продымленную; не иначе, как ястреб

бросается на падаль, он спустился туда, оставив на произвол комнату брата

Чиполла и все его вещи, и, хотя дело было в августе, подсев к огню, завел с

служанкой беседу - а ей имя было Нута, - говоря, что он дворянин по

доверенности и у него тысячи лжефлоринов, не считая тех, которые он должен

другим, а их скорее более, чем менее; что он - мастер на все руки, на слово

и на дело, так что боже упаси. Невзирая на свою рясу, на которой было

столько жира, что он оздобил бы похлебку в монастырском котле Альтопашьо, на

свою куртку, рваную и штопаную, лоснившуюся от грязи на воротнике и

подмышками, с большим количеством и более разноцветных пятен, чем какие

когда-либо встречались на татарских и индийских тканях; забыв о своих

башмаках, совсем разодранных, и о дырявых чулках, он сказал ей, точно он был

сир Кастильонский, что хочет одеть ее и устроить и, избавив от печальной

необходимости жить у других, не обещая богатства, открыть ей надежду на

лучшую судьбу, и еще многое другое; но хотя говорил он ей это очень любезно,

все было точно на ветер и, как большая часть его предприятий, не послужило

ни к чему.

Итак, оба юноши нашли Гуччьо Порко занятым около Нуты; очень довольные

этим, ибо их дело было сделано наполовину, они без чьего-либо препятствия

вошли в комнату брата Чиполлы, которую нашли открытою, и первое; что они

принялись обыскивать, был мешок, где находилось перо; раскрыв его, они нашли

в большом узле, обернутом шелковой тканью, небольшой ларчик, отворив который

обрели перо из хвоста попугая, и предположили, что это и есть то самое,

которое он обещал показать жителям Чертальдо. Он в самом деле мог в те

времена легко уверить их в этом, ибо роскошные диковинки Египта лишь в малой

мере перешли тогда в Тоскану, как потом перешли в величайшем изобилии к

общему разложению Италии. И если вообще они мало были известны, в той

местности жители почти их не знали; мало того, пока еще в силе была грубая

простота дедов, они не только не видали попугаев, но никогда и вовсе не

слышали упоминания о них.

Довольные находкою пера, молодые люди взяли его и, чтобы не оставить

ларца пустым, увидев в одном углу комнаты уголья, наполнили ими ларец;

заперев его и все так устроив, как нашли, не замеченные никем, они весело

ушли с пером и стали поджидать, что скажет брат Чиполла, найдя вместо пера

уголья.

Мужчины и простодушные женщины, бывшие в церкви, услышав, что после

девятого часа они увидят перо ангела Гавриила, по окончании обедни вернулись

домой; один сосед сказал о том другому, кума - куме, и когда все отобедали,

столько мужчин и женщин набралось в местечко, что едва в нем поместились

все, с нетерпением ожидая увидеть то перо. Брат Чиполла, хорошо пообедав и

затем поспав немного, встал вскоре после девятого часа и, узнав, что пришло

множество крестьян, чтобы поглядеть на перо, велел сказать Гуччьо Имбратта,

чтоб он явился наверх с колокольцами и принес его мешки. Тот, с трудом

оторвавшись от кухни и от Нуты, пошел наверх с требуемыми вещами; когда он

явился, задыхаясь, ибо от большого количества выпитой воды у него разбухло

тело, он стал, по приказанию брата Чиполла, у церковной двери и начал сильно

звонить в колокольцы. Когда весь народ собрался, брат Чиполла, не

заметивший, чтобы какая-либо из его вещей была тронута, начал проповедь и

многое сказал, подходящее к его цели; когда пришло ему время показать перо

ангела, он наперед с большою торжественностью произнес молитву, велел зажечь

два факела и, сняв сначала капюшон, осторожно развернул шелковую ткань и

вынул из нее ларчик. Сказав наперед несколько слов в похвалу и прославление

ангела Гавриила и своей святыни, он открыл ларец.

Когда он увидел, что он полон угольев, не возымел подозрения, что то

проделал с ним Гуччьо Балена, ибо знал, что ему того не измыслить, и не

проклял его, что плохо смотрел за тем, чтобы кто иной того не сделал, а

втихомолку выбранил самого себя, что поручил хранение своих вещей тому, кого

знал за нерадивого, непослушного, незаботливого и непамятливого. Тем не

менее, не изменившись в лице, подняв горе глаза и руки, сказал так, что все

его услышали: "Господи, да похвалено будет вовеки твое могущество!" Затем,

затворив ларец и обратившись к народу, сказал: "Господа и дамы, надо вам

сказать, что, когда я был еще очень юным, мой начальник послал меня в

страны, где восходит солнце, и мне особым приказом поручено было искать,

пока не обрету привилегий Поросяти, которые, хотя штемпелевать их ничего не

стоило, гораздо пригоднее другим, чем нам. Потому, пустившись в путь,

отправившись из Венеции и пройдя по Борго деи Гречи, а далее проехав верхом

по королевству дель Гарбо и через Бальдакку, я прибыл в Парионе, откуда, не

без большой жажды, достиг по некотором времени Сардинии. Но к чему

рассказывать вам о всех странах, мною посещенных? Перебравшись через пролив

св. Георгия, я приехал в Обманную и Продувную, страны очень населенные, с

великими народами; оттуда прибыл я в землю Облыжную, где нашел многих из

нашей братии и из других орденов, которые все, бога ради, бегали от

невзгоды, мало заботясь о чужих затруднениях, лишь бы видели, что им

последует польза, и не платили в тех странах иной монетой, как нечеканной.

Затем перешел я в землю Абруцц, где мужчины и женщины ходят по горам в

деревянных башмаках, а свиней одевают в их собственные кишки; немного далее

я нашел людей, носивших хлеб на палках, в вино в мешках; оттуда проник до

Червивых гор, где все воды текут вниз. В короткое время я так забрался

внутрь, что дошел до пастернакской Индии, где, клянусь вам одеждой, которую

ношу, видел пернатых летающими по воздуху: дело неслыханное, если кто того

не видел. Но в этом не даст мне солгать Мазо дель Саджио, знатный купец,

которого я там встретил, как он колол орехи, а скорлупу продавал по мелочам.

Так как я не мог найти, чего искал, потому что далее путь идет водою, я,

вернувшись назад, прибыл в те святые земли, где летним годом черствый хлеб

ходит по четыре денежки, а свежий даром. Здесь я нашел почтенного отца

Не-кори-меня-пожалуй, достойнейшего патриарха Иерусалима, который в уважение

к одежде высокомощного мессера св. Антония, которую я всегда носил, пожелал,

чтобы я узрел все святые мощи, какие у него были; и было их так много, что

если б я захотел все их перечислить вам, я не дошел бы до конца и через

несколько миль. Тем не менее, дабы не оставить вас без утешения, скажу вам о

некоторых. Во-первых, он показал мне святой перст, такой свежий и целый, как

только можно себе представить, локон серафима, явившегося св. Франциску;

ноготь херувима и ребро бога отца, вставленное в рамку; одежды святой

католической веры; несколько лучей звезды, явившейся волхвам на Востоке,

пузырек с потом св. Михаила, когда он бился с диаволом; челюсть смерти св.

Лазаря и другие. А так как я не постоял за тем, чтобы подарить ему склоны

Монте Морелло в итальянском переводе и несколько глав Капреция, которые он

давно разыскивал, он сделал меня причастным своим святым мощам и подарил мне

один из зубцов, а в скляночке несколько от звона колоколов Соломонова храма

и перо ангела, о котором я уже говорил вам, и один из деревянных башмаков

св. Герарда да Вилламанья, который я недавно пожертвовал во Флоренции

Герарду ди Бонзи, питающему к нему величайшее благоговение. Дал он мне и от

угольев, на которых изжарен был блаженный мученик св. Лаврентий. Все эти

предметы я благоговейно принес сюда с собой, и они все при мне. Правда, мой

начальник никогда не дозволил мне показывать их, пока не удостоверено, они

ли это, или нет; но теперь некоторые чудеса, ими совершенные, и письма,

полученные от патриарха, это удостоверили, - он дал мне дозволение

показывать их; но я, боясь доверить их другому, всегда ношу их с собою.

Правда, я ношу перо ангела Гавриила в ларце, дабы оно не испортилось, а

уголья, на которых изжарен был св. Лаврентий, в другом, но они так похожи

друг на друга, что часто я один принимаю за другой, что и приключилось со

мною теперь, ибо я полагал, что принес с собою ларчик, где было перо, а я

принес тот, где угли. И я думаю, то было не по ошибке; напротив, я почти

уверен, что на то была воля божия и что сам господь вложил в мои руки ларец

с угольями, ибо вспоминаю теперь, что праздник св. Лаврентия будет через два

дня. Поэтому, господу, изволившу, чтобы я, показав вам угли, на которых был

изжарен святой, возжег в ваших душах благочестие, которое вы должны питать к

нему, он и велел мне взять не перо, как я того хотел, а благословенные угли,

погашенные влагой того святейшего тела. Поэтому, благословенные сыны мои,

снимите шапки и набожно подойдите посмотреть на них. Но наперед знайте, что

кого коснутся эти уголья в знамение креста, тот может весь этот год прожить

в уверенности, что огонь не коснется его тела так, чтобы он того не

почувствовал".

Сказав это, с пением похвалы св. Лаврентию, он открыл ларец и показал

угли. После того как глупая толпа некоторое время рассматривала их с

удивлением, все среди великой давки стали подходить к брату Чиполла, принося

лучшее подаяние, чем обыкновенно, и каждый просил его коснуться его теми

углями. Потому брат Чиполла, взяв угли в руки, стал делать на их белых

камзолах и на куртках и на покрывалах женщин такие большие кресты, какие

только могли поместиться, утверждая, что если угли и умалялись от начертания

крестов, снова вырастали в ларце, как то он не раз испытал. Таким образом,

не без величайшей себе выгоды, он окрестил всех жителей Чертальдо, быстрой

сметкой наглумившись над теми, кто, похитив у него перо, вздумал поглумиться

над ним. Они были на его проповеди и, когда услышали, как он неожиданно

вывернулся и как это сделал издалека и в каких выражениях, так смеялись, что

боялись свернуть себе скулы. Потом, когда народ разошелся, они, отправившись

к нему, с величайшим в свете весельем открыли ему, что они натворили, а

затем отдали ему и его перо, которое на следующий год сослужило ему службу

не менее, чем в тот день сослужили угли.

Новелла эта доставила всему обществу величайшее удовольствие и потеху,

и все сильно смеялись над братом Чиполла, особенно над его странствием и

мощами как виденными им, так и принесенными. Когда королева поняла, что уже

кончилась новелла, а вместе и ее власть, встала и, сняв с себя венок,

возложила его, смеясь, на голову Дионео со словами: "Пора, Дионео, и тебе

испытать отчасти, что за обязанность - править и руководить женщинами;

потому будь королем и правь нами таким образом, чтобы в конце мы могли

одобрить твое правление". Приняв венок, Дионео ответил, смеясь: "Вы их