Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

оттуда.

Когда влюбленная дама продолжала действовать таким образом, муж,

бедняк, стал случайно догадываться, что, побуждая его пить, она сама никогда

не пьет; это возбудило в нем подозрение, не такое ли тут дело, какое и было,

то есть что жена напаивает его, дабы иметь возможность жить в свое

удовольствие, пока он спит. Желая испытать, так ли это, он однажды ничего не

пил, а вечером представился, в речах и движениях, самым пьяным человеком,

какие только бывают. Жена, поверив атому и полагая, что более пить ему

нечего, чтобы хорошо заснуть, тотчас уложила его. Устроив это и выйдя из

дома, она, как то уже делала не раз, отправилась в дом своего любовника и

осталась там до полуночи.

Лишь только Тофано услышал, что жены нет, поднялся и, подойдя к своей

двери, запер ее изнутри, а сам стал у окон, чтобы посмотреть, как вернется

жена, и объявить ей, что он догадался об ее проделках; так он оставался,

пока жена не вернулась. Когда она возвратилась и нашла дверь запертой,

опечалилась чрезвычайно и стала пытаться отворить дверь силой. Продержав ее

некоторое время, Тофано сказал: "Напрасно ты трудишься, жена, ибо сюда тебе

не вернуться; пойди вернись туда, где была до сих пор, н будь уверена, что

сюда ты никогда не возвратишься, пока я в присутствии твоих родных и соседей

не учествую тебя за это дело, как тебе подобает". Жена принялась просить

его, ради бога, чтобы он был так добр, отворил бы ей, ибо она пришла не

оттуда, откуда он думает, а с посиделок у соседки, ибо ночи долгие и она не

может ни проспать их целиком, ни быть одной дома, бодрствуя. Просьбы,

однако, не помогали, ибо этот дурак решился, чтобы все жители Ареццо узнали

об их стыде, тогда как пока никто о том не ведал.

Видя, что просьба не помогает, жена прибегнула к угрозам и сказала:

"Если ты мне не отопрешь, я сделаю тебя несчастнейшим человеком в свете". На

это Тофано ответил: "А что ты можешь мне сделать?" Жена, ум которой Амур уже

изощрил своими советами, отвечала: "Прежде чем я решусь перенести стыд,

который ты хочешь напрасно учинить мне, я брошусь в тот колодезь, что рядом,

и когда затем меня найдут мертвой, не будет никого, кто бы не поверил, что

не иной кто, как ты, в пьяном виде бросил меня туда; таким образом, тебе

придется либо бежать, утратив все, что имеешь, и жить в изгнании, либо

потерять голову, как моему убийце, чем ты и окажешься в самом деле". Эти

слова ничуть не поколебали Тофано в его дурацком намерении. Потому жена

сказала: "Ну, так вот что: я не хочу больше выносить такой досады; бог тебя

прости! Вели убрать мою прялку, которую я здесь оставила". Так сказав, она

направилась к колодезю, а ночь была такая темная, что едва можно было

разглядеть друг друга на дороге; взяв громадный камень, лежавший у колодезя,

с криком: "Прости мне, господи!", она бросила его в колодезь. Камень, упав в

воду, произвел большой шум; когда Тофано услышал его, поверил, что она в

самом деле туда кинулась, и потому, схватив бадью с веревкой, быстро

выскочил из дому, чтобы помочь ей, и побежал к колодезю.

Жена, притаившаяся у двери своего дома, как увидела, что он побежал к

колодезю, тотчас же вошла в дом, заперлась изнутри и, подойдя к окнам, стала

говорить: "Воду надо подливать в вино, пока пьют, не потом, ночью". Услышав

ее, Тофано увидел, что его надули, вернулся к двери и, не будучи в состоянии

войти, стал уговаривать ее, чтобы она ему отперла. Она, перестав говорить

тихо, как то делала до тех пор, подняла голос, почти крича: "Клянусь

распятием, противный ты пьяница, сегодня ночью ты не войдешь сюда; не могу я

более выносить этих твоих обычаев, надо мне всем показать, каков ты и в

какой час ночью возвращаешься домой". Разгневанный Тофано стал бранить ее в

свою очередь и кричать, вследствие чего соседи, услышав шум, поднялись,

мужчины и женщины, подбежали к окнам, спрашивая, что там такое. Жена стала

говорить, плача: "Это вот тот негодяй, что по вечерам возвращается ко мне

домой пьяный, либо проспится в кабаках, а затем приходит в такой час; долго

я это терпела, да не помогло, потому, не стерпев более, я и решилась сделать

ему такой стыд, что заперлась от него в дому, чтобы посмотреть, не

исправится ли он от этого". Дурак Тофано рассказывал с другой стороны, как

было дело, и сильно грозил ей, а жена говорила своим соседям: "Видите

теперь, что это за человек! Что бы сказали вы, если б я, как он, была на

улице, а он, как я, дома? Клянусь богом, я не сомневаюсь, вы поверили бы,

что он говорит правду. На этом познайте, насколько он в своем уме: говорит,

что я именно сделала то, что, полагаю, он сам сделал. Он думал напугать

меня, бросив в колодезь не знаю что; дал бы господь, чтобы он в самом деле

туда бросился и утонул и разбавилось водою вино, которого он слишком выпил".

Соседи, мужчины и женщины, принялись бранить Тофано, сваливая на него

вину и ругая за то, что он возвел на жену; в скором времени весть о том

пошла от соседа к соседу, пока не дошла до родственников жены. Явившись туда

и услышав от того и другого соседа, в чем дело, они взяли Тофано и так его

отколотили, что всего изломали, затем, отправившись к нему на дом, взяли

имущество его жены и вернулись с нею к себе, грозя Тофано и худшим. Увидев,

что он попал впросак и ревность не привела его к добру, Тофано, очень

любивший жену, прибегнул к посредству нескольких друзей и так устроил, что

он в добром мире снова залучил жену к себе в дом, обещая ей никогда более не

ревновать ее, кроме того, предоставил ей делать все, что ей угодно, лишь бы

так осторожно, чтобы он того не заметил. Так он и сделал, как крестьянин

дурак, что помирился, попав впросак. Да здравствует любовь и да погибнет

война и все ее отродье!

Новелла пятая

Ревнивец, под видом священника, исповедует свою жену, а она его

уверяет, что любит священника, приходящего к ней каждую ночь. Пока ревнивец

тайком сторожит у двери, жена велит любовнику пройти к ней по крыше и

проводит с ним время.

Лауретта кончила свой рассказ, и все похвалили жену, что она поступила

хорошо и как подобало тому негодному, когда король, дабы не терять времени,

обратился к Фьямметте и любезно возложил на нее обязанность рассказа,

вследствие чего она так начала: - Благородные дамы, предыдущая новелла

побуждает меня рассказать также о ревнивце, ибо я полагаю, что хороню то,

что чинят им их жены, особенно если они ревнуют без повода. И если бы

составители законов все сообразили, я думаю, им следовало бы в этом случае

положить женам не иное наказание, как то, какое они положили человеку,

наносящему ущерб другому, защищаясь; ибо ревнивцы строят ковы прошв жизни

молодых жен и настойчиво добиваются их смерти. Они всю неделю сидят

взаперти, занимаясь семейными и домашними делами, желая, подобно другим, в

праздничные дни получить некоторое развлечение, некоторый покои и

возможность несколько повеселиться, как то делают крестьяне в деревнях,

ремесленники в городах и председательствующие в судах; как то сделал

господь, в седьмой день почивший от всех трудов своих; как того требуют

священные и гражданские законы, которые, во славу божию и во внимание к

общему благу всех, отделили рабочие дни от дней отдыха. Но и на это не

согласны ревнивцы, - напротив того, они устраивают так, что эти дни,

радостные для всех других, становятся для их жен еще более печальными и

жалостными, ибо они держат их в большом притеснении и взаперти; насколько и

как это угнетает бедняжек, про то знают лишь те, кто это испытал. Потому я

заключаю, что то, что жена чинит мужу ревнивому без основания, не только не

следовало бы осуждать, но и одобрять.

Итак, жил в Римини купец, богатый поместьями и деньгами, и была у него

жена красавица, к которой он чрезмерно возревновал; и не было у него к тому

иного повода, кроме того, что как он ее очень любил и считал очень красивой

и знал, что она полагает все свое старание, чтобы ему нравиться, так думал,

что и всякий другой ее любит, всем она кажется красавицей и старается также

понравиться другим, как и ему: заключение, показывающее, что человек он был

дрянной и мало смысливший. Ревнуя таким образом, он так ее сторожил и держал

ее в таком утесневки, что, может быть, многие из осужденных к смертной казни

не содержатся тюремщиками с таким оберегом. Жена не только не могла пойти на

свадьбу, на праздник, или в церковь, или переступить через порог дома, но не

смела подойти и к окну, либо выглянуть из дому за чем бы то ни было;

вследствие чего ей жилось очень худо, и она тем нетерпеливее выносила эту

муку, чем менее чувствовала себя виновной. Поэтому, видя, что муж обижает ее

несправедливо, она решилась утешить себя, найти по возможности средство

устроить так, чтоб ее обижали не без причины. А так как ей нельзя было

подойти к окну и, таким образом, не было средства показать кому бы то ни

было, кто поглядел бы на нее, проходя по улице, что его любовь ей угодна,

она, зная, что в доме рядом с нею живет юноша, красивый и приятный,

задумала, если окажется какое-нибудь отверстие в стене, отделявшей ее дом от

того, смотреть в щелку, пока не увидит юношу и ей не удастся поговорить с

ним и отдать ему свою любовь, коли он того пожелает; а если представится

способ, то иногда и сходиться с ним и таким образом развлечься в своем

злополучном существовании, пока у мужа не выйдет гвоздь из головы. Ходя от

одного места к другому и осматривая стену, когда мужа не было дома, она

заметила невзначай, что в одном очень закрытом месте в стене открывалась

щель; смотря в нее, хотя и плохо различая, что было с другой стороны, она

увидела, однакож, комнату, куда выходила щель, и сказала себе: "Если б это

была комната Филиппа (то есть ее молодого соседа), мое дело было бы

наполовину сделано". Она велела своей горничной, сочувствовавшей ее горю,

осторожно разузнать, и действительно оказалось, что молодой человек спал там

совсем один. Вследствие этого она часто стала подходить к щели и, когда

слышала, что молодой человек дома, роняла камешки и прутья и добилась того,

что юноша подошел туда, чтобы поглядеть, что там такое. Она тихо позвала

его, он, узнав ее голос, ответил ей; пользуясь случаем, она в кратких

выражениях открыла ему свою душу. Крайне довольный этим, юноша устроил, что

с его стороны щель стала шире, так, однако, что никто того не в состоянии

был бы заметить; здесь они часто беседовали друг с другом и пожимали руки,