Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

Новелла пятая

Трое молодых людей во Флоренции стаскивают штаны с одного судьи из

Марки, пока, сидя на судейской скамье, он творит суд.

Емилия кончила свой рассказ, и вдова нашла общее одобрение, когда,

взглянув на Филострато, королева сказала: "Теперь за тобою обязанность

рассказывать". Поэтому тот ответил тотчас же, что готов, и начал: - Милые

дамы, молодой человек, которого недавно назвала Елиза, то есть Мазо дель

Саджио, побуждает меня оставить в стороне новеллу, которую я намеревался

рассказать, чтобы сообщить вам другую о нем и некоторых его товарищах; хотя

она и не неприлична, в ней есть слова, которые вы стыдитесь употреблять;

несмотря на это, она так смешна, что я все-таки расскажу ее вам.

Как то вы часто могли слышать, в город наш очень часто являются ректора

из Марки, обыкновенно люди низкого духа и такого скаредного и нищего образа

жизни, что все, что они ни делают, кажется убожеством; согласно с этой

прирожденной им скупостью и скряжничеством, они приводят с собой судей и

нотариусов, которые кажутся скорее людьми, взятыми из-за плуга и от

сапожного дела, чем из школы прав. И вот, когда явился некий подеста, в

числе многих других судей привел с собою одного, называвшего себя мессер

Никкола да Сан Лепидио, похожего с виду скорее на слесаря, чем на кого

другого; и был он поставлен в числе других судей ведать уголовные дела. И

как то часто бывает, что хотя гражданам ровно нечего делать в суде, они тем

не менее порой туда заходят, случилось однажды утром, что пошел туда,

разыскивая приятеля, Мазо дель Саджио; когда ему попался на глаза сидевший

там мессер Никкола, он показался ему такой невиданной птицей, что он стал

внимательно разглядывать его. И хотя он увидел на нем меховую шапку, совсем

закоптелую чернильницу у пояса, жилет длиннее кафтана и многое другое,

необычное у человека порядочного и благовоспитанного, одно, между прочим,

показалось ему замечательнее всего остального: это была пара штанов, зад

которых представился ему спускавшимся до икр сидевшего, так как его платье,

будучи слишком узко, расходилось напереди. Потому, не разглядывая их далее и

оставив то, чего пришел искать, он пустился на новые поиски и нашел двух

своих товарищей, из которых одному было имя Риби, другому - Маттеуццо, не

меньших потешников, чем Мазо, и сказал им: "Если вы мне приятели, пойдите со

мной в суд, я хочу показать вам самого странного урода, какого вы когда-либо

видели". Отправившись с ним в суд, он показал им этого судью и его штаны. Те

еще издали принялись смеяться над этим явлением и, подойдя ближе к скамьям,

где сидел господин судья, увидели, что под эти скамьи легко можно пролезть,

да, кроме того, заметили, что доска, на которую опирались судейские ноги,

была подломана, так что с большим удобством можно было просунуть пясть и

руку. Тогда Мазо сказал товарищам: "Хочется мне совсем стащить с него эти

штаны, уж очень это легко!" Каждый из товарищей догадался, как это устроить;

вследствие этого, условившись, что им делать и говорить, они вернулись туда

на следующее утро. Суд был полон народа, когда Маттеуццо, никем не

замеченный, пролез под скамью и попал как раз под то место, где у судьи были

ноги. Подойдя с одной стороны к господину судье, Мазо взял его за полу

кафтана; Риби, приблизившись с другой, сделал то же, и Мазо начал говорить:

"Господин, эй, господин! Умоляю вас богом, чтобы, прежде чем уйдет этот

воришка, что рядом с вами, прикажите ему отдать мне пару сапог, которые он

украл у меня, а он отнекивается, хотя я видел, не прошло еще месяца, как он

отдавал поставить на них подметки". С другой стороны сильно голосил Риби:

"Не верьте ему, господин, это - негодяй; знает, что я пришел стребовать с

него украденный им чемодан, он тотчас же и явился и говорит о сапогах,

которыми я давно уже обзавелся; коли не верите мне, я могу привесть вам в

свидетели Трекку, мою соседку, и Грассу, торговку рубцами, и человека, что

собирает сор у Санта Марии а Верзая, который видел его, возвращаясь с

хутора". С своей стороны, Мазо не давал Риби сказать ни слова, напротив

того, кричал, а Риби и пуще того. В то время как судья встал, чтоб быть к

ним поближе и лучше их выслушать, Маттеуццо, улучив время, пропустил руку

сквозь дыру доски, схватился за зад судейских штанов и крепко потянул книзу.

Штаны тотчас же спустились, ибо судья был тощ и без боков; когда он

почувствовал это и, еще не зная, что такое, хотел было запахнуть спереди

платье, чтобы прикрыться, и сесть, Мазо с одной стороны, Риби с другой

уцепились за него, сильно голося: "Господин, ведь это не хорошо, что вы не

хотите рассудить меня, не желаете выслушать, собираетесь уйти; из-за такой

мелочи, как эта, у нас здесь не затевают переписки". Так говоря, они долго

продержали его за платье, пока все, что были в суде, не заметили, что с него

стащили штаны. А Маттеуццо, придержав их некоторое время и потом отпустив,

вышел и удалился незамеченный. Когда Риби показалось, что сделанного им

довольно, он сказал: "Клянусь богом, я обжалую это в синдикат". Мазо с

другой стороны выпустил его платье и говорит "Нет, я так стану ходить сюда,

пока не найду вас не столь занятым, каким, казалось, вы были сегодня утром".

Кто туда, кто сюда, так они и ушли, как могли скорее. Господин судья в

присутствии всех натянул штаны, точно встал со сна; лишь теперь догадавшись,

в чем дело, он спросил, куда девались те, что спорили о сапогах и чемодане;

не разыскав тех людей, он стал божиться, что он-таки узнает и убедится,

существует ли во Флоренции обычай снимать штаны с судей, когда они сидят на

судейской скамье. С другой стороны, и подеста, прослышав о том, поднял

страшный переполох, но его приятели сказали ему, что сделано это было с

судьей лишь с целью показать, что флорентийцы понимают, почему вместо судей

он привел с собою баранов, ибо они обошлись ему дешевле. Потому он счел за

лучшее смолчать, и на этот раз дело не пошло дальше.

Новелла шестая

Бруно и Буффальмакко, украв у Каландрино свинью, побуждают его сделать

опыт найти ее при помощи имбирных пилюль и вина верначчьи, а ему дают одну

за другой пилюли из сабура, смешанного с алоэ. Выходит так, что похититель -

он сам, и они заставляют его откупиться, если не желает, чтобы они

рассказали о том жене.

Только что кончилась новелла Филострато, над которой много смеялись,

как королева приказала Филомене продолжить рассказы, и она начала: -

Прелестные дамы, как имя Мазо побудило Филострато рассказать новеллу,

которую вы слышали, так и меня не что иное, как имя Каландрино и его

товарищей, побуждает рассказать вам о них другую, которая, полагаю, вам

понравится.

Кто такие были Каландрино, Бруно и Буффальмакко - о том мне нечего вам

рассказывать, потому что о них вы уже много наслышались прежде. Потому я

пойду далее и скажу, что у Каландрино было не особенно далеко от Флоренции

именьице, полученное в приданое за женою, из которого в числе других доходов

он ежегодно получал свинью; и было у него обыкновение в сентябре всегда

отправляться с женою в деревню, колоть свинью и там же ее солить.

Случилось, между прочим, однажды, что жена была не совсем здорова, а

Каландрино один отправился колоть свинью; когда Бруно и Буффальмакко

прослышали о том и узнали, что жена туда не поедет, отправились к одному

священнику, большому своему приятелю, в соседстве с Каландрино, чтобы

провести с ним несколько дней. В то утро, когда они прибыли, Каландрино

заколол свинью и, увидев их с священником, окликнул их, сказав: "Добро

пожаловать; хочется мне, чтобы вы посмотрели, каков я хозяин", - и, поведя

их в свой дом, он показал им ту свинью. Они увидели, что свинья -

чудеснейшая, и узнали, что Каландрино хочет посолить ее для домашнего

обихода. На это Бруно и говорит: "Эх, как же ты глуп! Продай ее, деньги мы

прокутим, а жене твоей скажи, что ее у тебя украли". - "Нет, она этому не

поверит и выгонит меня из дому, - отвечал Каландрино, - не хлопочите, я ни

за что этого не сделаю". Разговоров было много, но они ни к чему не привели.

Каландрино пригласил их поужинать, чем бог послал, но те ужинать у него не

захотели и расстались с ним. Бруно и говорит Буффальмакко: "Не украсть ли

нам у него ночью ту свинью?" - "Как же это нам сделать?" - спросил

Буффальмакко. Бруно сказал: "Как, это я уже наметил, лишь бы он не перенес

ее с того места, где она теперь". - "Коли так, сделаем это, - ответил

Буффальмакко, - почему бы нам того и не сделать? А затем мы полакомимся ею

здесь вместе с батюшкой". Священник сказал, что это ему будет очень приятно.

Тогда Бруно и говорит: "Тут надо пустить в ход некое художество; ты знаешь,

Буффальмакко, как скуп Каландрино и как он охотно выпивает, когда платит

другой; пойдем, поведем его в таверну, а там пусть священник прикинется, что

платит за все, чтобы учествовать нас, и ему не даст платить; он охмелеет, а

затем нам легко будет все сделать, ибо дома он один".

Как Бруно сказал, так и сделал. Каландрино, увидев, что священник не

позволяет расплачиваться, принялся пить, и хотя ему немного и нужно было,

нагрузился порядком; было уже поздно ночью, когда он ушел из таверны, не

желая ужинать; вошел в дом и, воображая, что запер дверь, оставил ее

открытой и лег спать. Буффальмакко и Бруно пошли ужинать с священником;

поужинав, захватив кое-какие орудия, чтобы проникнуть в дом Каландрино в

месте, которое наметил себе Бруно, они тихо отправились туда, но, найдя

дверь открытой, вошли, сняли свинью, отнесли в дом священника, припрятали и

улеглись спать.

Каландрино, у которого винные пары вышли из головы, встал утром и, лишь

только спустился вниз, посмотрел и увидел, что его свиньи нет, а дверь

открыта; потому, расспросив того и другого, не знают ли, кто взял свинью, и

не находя ее, он поднял страшный шум, что у него, бедного, у него,

несчастного, украли свинью. Бруно и Буффальмакко, поднявшись, пошли к

Каландрино послушать, что он станет говорить о свинье. Как увидел он их,

окликнул, чуть не плача, и сказал: "Увы мне, товарищи мои, украли у меня мою

свинью!" Подойдя к нему, Бруно шепнул ему тихонько: "Вот так чудо, хоть один

раз ты был умен!" - "Увы, - твердит Каландрино, - я ведь правду говорю". -

"Так и говори, - продолжает Бруно, - кричи так, чтобы в самом деле

показалось, что так и было". Тогда Каландрино закричал еще сильнее:

"Клянусь, я правду говорю, что ее у меня украли"; а Бруно подсказывает:

"Отлично ты говоришь, отлично; так и надо, кричи сильнее, пусть тебя

хорошенько услышат, чтобы показалось, что это так". Каландрино сказал: "Ты в

состоянии заставить меня продать душу нечистому! Я говорю, а ты мне не

веришь; пусть меня повесят, если ее не украли у меня". - "Как же может это