Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

он цветом?" Мазо отвечал: "Он бывает разной величины, какой больше, какой

меньше, но все цветом как бы черные".

Заметив себе все это, Каландрино под предлогом, что у него есть другое

дело, расстался с Мазо, намереваясь пойти за тем камнем, но решившись не

делать того без ведома Бруно и Буффальмакко, которых особенно любил. И вот

он пошел их разыскивать, дабы немедленно и раньше всех других отправиться на

поиски; всю остальную часть утра он проходил за ними. Наконец, когда уже

прошел девятый час, он вспомнил, что они работают в монастыре фаэнтинских

монахинь, и, хотя жар был сильный, бросив все другие свои дела, направился к

ним почти бегом. Кликнув их, он сказал так: "Товарищи, если вы захотите

поверить мне, мы с вами можем сделаться богатейшими во Флоренции людьми, ибо

я слышал от одного человека, достойного веры, что в Муньоне встречается

камень: кто носит его при себе, тот никому не видим; потому, я полагаю, нам

следовало бы немедленно пойти поискать его, прежде чем пойдет туда

кто-нибудь другой. Мы, наверно, найдем его, потому что я его знаю, а как

найдем его, что нам иного и делать, как, положив его в карман, отправиться к

столам менял, всегда, как вы знаете, нагруженным грошами и флоринами, и

захватить, сколько нам будет угодно. Никто нас не увидит; так мы можем

внезапно разбогатеть, не будучи принуждены день-деньской расписывать стены

каракулями, точно улитки".

Когда Бруно и Буффальмакко услышали его, засмеялись про себя и,

переглянувшись друг с другом, представляясь крайне удивленными, похвалили

совет Каландрино, а Буффальмакко спросил, как зовется этот камень. У

Каландрино, человека топорной выделки, название уже успело выйти из памяти,

потому он и ответил: "Что нам до названия, когда мы знаем его свойства? Мне

кажется, нам бы теперь пойти, не засиживаясь". - "Ну хорошо, - сказал Бруно,

- а каков он с виду?" Каландрино сказал: "Есть всякого вида, но все почти

черного цвета; потому, думается мне, нам следует собирать все черные камни,

какие увидим, пока не попадем на тот; потому не будем терять время, пойдем".

На это Бруно заметил: "Погоди еще, - и, обратившись к Буффальмакко, сказал:

- Мне кажется, Каландрино дело говорит, но я полагаю, что теперь не время,

потому что солнце высоко, светит прямо на Муньоне и осушило все камни,

вследствие чего иные из находящихся там камней кажутся теперь белыми, а

утром, прежде чем солнце их высушит, черными; к тому же сегодня на Муньоне

много народу по разному делу, так как сегодня день рабочий; увидя нас, они

могут догадаться, что это мы делаем, и, того гляди, сделают то же; камень

может попасть к ним в руки, а мы променяем прыть на езду шагом. Мне

думается, если только вы того же мнения, что такое дело надо сделать утром,

когда легче различать черные камни от белых, и в праздничный день, когда там

не будет никого, кто бы нас увидел". Буффальмакко одобрил совет Бруно,

Каландрино согласился с ним, и они решили в следующее воскресенье утром всем

троим пойти поискать этого камня; а Каландрино просил их паче всего никому в

свете о том не рассказывать, потому что и ему сообщили это втайне. Рассказав

об этом, он передал им еще, что слышал о стране Живи-лакомо, и клятвенно

утверждал, что это так.

Когда Каландрино ушел от них, они условились между собою, что им в этом

случае надлежало делать. Полный желания, Каландрино ожидал утра воскресенья;

когда оно настало, он поднялся с рассветом, позвал товарищей, и, выйдя из

ворот Сан Галло и спустившись к Муньоне, они принялись бродить туда и сюда,

ища камня. Каландрино, как наиболее охочий, шел впереди, быстро перескакивая

с одного места на другое, и где ни увидит черный камень, бросится поднимать

его и кладет за пазуху. Товарищи шли сзади, иногда подбирая тот или другой.

Недалеко прошел Каландрино, как у него пазуха была вся полна; потому,

приподняв полы платья, сшитого не на геннегауский манер, он устроил из них

широкий мешок, хорошенько заткнув их со всех сторон за ременной кушак,

вскоре наполнил и его, а по некотором времени сделал мешок и из плаща,

который также насыпал камнями.

Когда Буффальмакко и Бруно увидели, что Каландрино нагружен и что

пришло время закусить, Бруно и говорит, как было между ними условлено,

Буффальмакко: "А где Каландрино?" Буффальмакко, который видел его недалеко

от себя, обернулся и, поглядев там и здесь, ответил: "Не знаю, недавно он

был впереди от нас". Бруно сказал: "Хотя он был тут и недавно, я почти

уверен, что он теперь дома обедает, а нас оставил здесь дурачиться в поисках

за черными камнями вниз по Муньоне". - "Ловко он сделал, - сказал тут

Буффальмакко, - что поглумился над нами, оставил нас здесь, а мы-то, дураки,

и поверили ему! Послушай, кто, кроме нас, был бы настолько глуп, что поверил

бы, будто в Муньоне встречается камень такой чудесной силы?" Слушая эти

речи, Каландрино вообразил, что тот камень попал ему в руки и что благодаря

его свойству они и не видят его, присутствовавшего. Чрезвычайно довольный

этой удачей, он, не говоря им ни слова, замыслил вернуться домой и, направив

шаги назад, принялся идти. Увидев это, Буффальмакко сказал Бруно: "А мы что

станем делать? Почему и нам не уйти?" На это Бруно отвечал: "Пойдем, но,

клянусь богом, Каландрино никогда более не проведет меня; будь я вблизи его,

как был все утро, я так бы угодил этим булыжником ему в пятки, что он месяц,

поди, поминал бы эту шутку". Сказать это, размахнуться и ударить Каландрино

по ноге было делом мгновения. Каландрино, ощутив боль, высоко поднял ногу,

стал отдуваться, но промолчал и пошел дальше. А Буффальмакко, схватив один

из собранных им камешков, сказал Бруно: "Ишь какой красивый камешек, угодить

бы им в спину Каландрино", - и, пустив его, сильно ударил им в его спину.

Одним словом, приговаривая таким образом то одно, то другое, они кидали

в него камнями вдоль по Муньоне до ворот Сан Галло. Затем, побросав

собранные камни, остановились немного поговорить с таможенными, которые,

предупрежденные ими и притворившись, будто ничего не видят, дали Каландрино

пройти, смеясь напропалую. А тот, не останавливаясь, добрался до своего

дома, который находился у Канто алла Мачина, и так способствовала судьба

этой шутке, что, пока Каландрино шел по реке, а далее и по городу, никто не

заговорил с ним, хотя и повстречал-то он немногих, ибо почти все были за

обедом.

Так, нагруженный, он и вступил в свой дом. Случилось, что жена его, по

имени монна Тесса, красивая и достойная женщина, была на верху лестницы;

несколько рассерженная его долгим отсутствием, она, видя, что он идет, стала

бранить его: "Ну, братец, наконец-то черт принес тебя! Все люди пообедали, а

ты только возвращаешься к обеду!" Когда Каландрино услышал это и догадался,

что его увидали, исполнившись досады и печали, принялся говорить: "Ах ты

негодная женщина, зачем ты здесь! Ты меня погубила, но, клянусь богом, я

расплачусь с тобой за это". Войдя в небольшой покой и свалив множество

принесенных им камней, он с остервенением подбежал к жене, схватил ее за

косы и, повалив ее себе под ноги, насколько хватило рук и ног, принялся

угощать ее кулаками и пинками, так что у ней не осталось не тронутым ни

волоса на голове, ни кости во всем теле, как ни молила она его о пощаде,

скрестив руки.

Буффальмакко и Бруно, похохотав немного со сторожами у ворот, тихим

шагом последовали издали за Каландрино. Подойдя к порогу его дома, они

услышали страшную потасовку, которую он задавал своей жене, и, прикинувшись,

что они только что пришли, окликнули его. Каланлрино подошел к окну весь в

поту, красный и запыхавшийся, и попросил их взойти наверх. Притворяясь, что

они делают это неохотно, они взошли, увидели комнату, полную камней, в одном

углу горько плачет растрепанная, растерзанная жена, с синим побитым лицом, а

с другой стороны сидит Каландрино, распоясанный и задыхаясь, как бы от

усталости. Посмотрев на это некоторое время, они сказали: "Что это,

Каландрино? Ты строиться, что ли, хочешь, что у тебя здесь столько камней? -

А к этому прибавили: - А что такое с монной Тессой? Ты, кажется, побил ее?

Что это за новости?" Каландрино, измученный от тяжести камней, от ярости, с

которой бил свою жену, и от горя по счастью, которое, казалось ему, он

утратил, не мог собраться с духом, чтобы связать целое слово в ответ.

Потому, обождав, Буффальмакко снова начал: "Каландрино, если у тебя был

другой повод к гневу, тебе не следовало бы мучить нас, как ты это сделал,

потому что, поведя нас искать вместе с тобою драгоценный камень, ты, не

сказав нам ни "с богом!", ни "к черту!", оставил нас, словно двух баранов,

на Муньоне и ушел, что нам крайне обидно; но поистине это будет в последний

раз, что ты нас провел!"

При этих словах Каландрино принатужился и сказал: "Товарищи, не

сердитесь, дело было не так, как вы думаете. Несчастный я! Я ведь нашел

камень - хотите послушать, правду ли я говорю? Когда, во-первых, вы стали

спрашивать обо мне один у другого, я был от вас менее, чем в десяти локтях;

видя, что вы идете и меня не видите, я обогнал вас и все время шел немного

впереди". Так, начав с одного конца, он рассказал до другого, все, что они

делали и говорили, показав им спину и пятки, как их отделали камни, а затем

продолжал: "Скажу вам, когда я входил в ворота со всеми этими камнями за

пазухой, какие здесь видите, мне не сказали ни слова, а вы знаете, как

неприятны и надоедливы эти сторожа, желающие все досмотреть; далее я

встретил по пути многих моих кумов и приятелей, которые всегда заговаривают

со мной и приглашают на выпивку, и не было никого, кто бы сказал мне слово

или полслова, потому что они меня не видели. Когда, наконец, я прибыл домой,

эта чертовка, проклятая женщина, вышла мне навстречу и увидела меня, ибо, вы

знаете, женщины заставляют всякую вещь утрачивать свою силу. Так-то я,

который мог почесть себя счастливейшим человеком во Флоренции, остался самым

несчастным, потому я и побил ее, насколько хватило рук, и я не знаю, что

меня удерживает пустить ей кровь. Проклят да будет час, когда я впервые

увидел ее и когда она вступила в этот дом!" И, вновь воспламенившись гневом,

он хотел подняться и снова приняться бить ее. Услышав это, Буффальмакко и

Бруно представились очень удивленными и часто поддакивали тому, что говорил

Каландрино, а самих разбирал такой смех, что чуть не лопались; но когда они

увидели, что он, разъярившись, поднимается, чтобы вторично поколотить жену,

подступили к нему и удержали, говоря, что во всем этом виновата не жена, а

он, знавший, что женщины заставляют все предметы утрачивать свою силу, и не

сказавший ей, чтобы она остереглась показываться ему в тот день; эту

предусмотрительность господь и отнял у него либо потому, что то была не его

доля, либо потому, что он намеревался обмануть своих товарищей, которым, как

только заметил, что нашел камень, он обязан был объявить о том. После многих

пререканий они с большим трудом помирили с ним огорченную жену и удалились,

оставив его сетовать в доме, полном камней.