Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

Новелла восьмая

Бьонделло обманом приглашает на обед Чакко, который ловко мстит ему за

то, подвергнув его хорошей потасовке.

Все вообще в веселой компании были того мнения, что виденное Талано

было не сном, а видением, ибо оно так и сбылось безо всяких опущений. Когда

все замолкли, королева приказала Лауретте продолжать. Та сказала: -

Благоразумные дамы, как большая часть тех, что говорили ранее меня, были

побуждены к своим рассказам чем-нибудь, уже бывшим предметом бесед, так

суровая месть школяра, о которой говорила вчера Пампинея, побуждает и меня

передать вам об одной мести, очень тяжелой для того, кто ее испытал, хотя

она и не была столь жестокой.

Потому скажу вам, что во Флоренции был некий человек, по имени Чакко,

прожора, как никто другой, и так как его достатка не хватало на расходы по

его прожорливости, а он был вообще человек с очень хорошими манерами и

большим запасом приятных и забавных острот, он избрал себе ремесло, не то

что потешника, а язвителя, и стал ходить к тем, кто богат и кто хорошо любил

поесть; у них он бывал и к обеду и к ужину, если иной раз и не был зван.

Был в то время во Флоренции некто, по имени Бьонделло, крохотного

роста, большой щеголь, чистоплотный, как муха, с шапочкой на голове, с

длинными светлыми волосами, так приглаженными, что ни один волосок не

отставал; занимался он тем же самым, чем и Чакко. Когда однажды утром во

время поста он пошел туда, где торгуют рыбой, и покупал две большущие миноги

для мессера Вьери деи Черки, его увидел Чакко и, подойдя к Бьонделло,

спросил: "Что это ты делаешь?" На это Бьонделло ответил: "Вчера вечером

мессеру Корсо Донати послали три других миноги, много лучше этих, да еще

осетра, а так как их не хватило, чтоб угостить обедом нескольких дворян, он

и велел мне прикупить эти две. Будешь ли ты там?" - "Сам хорошо знаешь, что

приду", - отвечал Чакко, и когда ему показалось, что настало время, пошел к

мессеру Корсо и увидел его с несколькими соседями, еще не успевшими сесть за

обед. Когда тот спросил его, зачем он пришел, он отвечал: "Мессере, я пришел

пообедать с вами и вашим обществом". На это мессер Корсо сказал: "Добро

пожаловать, а так как теперь пора, то пойдем". Когда они сели за стол, им

подали прежде чечевицы и соленого тупца, а затем жареной рыбы из Арно и

ничего более. Чакко догадался, что Бьонделло провел его и, немало

рассердившись про себя, решил отплатить ему за это.

Несколько дней спустя он встретил его, заставившего уже многих

посмеяться над этой шуткой. Увидев его, Бьонделло поздоровался с ним и

спросил его, смеясь, понравились ли ему миноги мессера Корсо? На это Чакко

сказал в ответ: "Не пройдет и недели, как ты расскажешь о том лучше меня". И

не откладывая дела, расставшись с Бьонделло, он сторговался за известную

цену с одним ловким старьевщиком и, вручив ему стеклянную фляжку, повел его

поблизости Лоджии деи Кавиччьоли, где, указав ему на мессера Филиппе

Арджентн, человека высокого ростом, жилистого и крепкого, надменного,

бешеного и большого чудака, сказал ему: "Поди к нему с этой фляжкой в руках

и скажи так: "Мессере, Бьонделло посылает меня к вам и велит попросить вас

украсить эту фляжку вашим хорошим красным вином, потому что он хочет

повеселиться с своими ребятами". Только, смотри, берегись, как бы он тебя не

зацапал, потому что он задал бы тебе звона и ты испортил бы все мое дело". -

"Сказать ли мне ему еще что-нибудь?" - спросил старьевщик. "Нет, - ответил

Чакко, - ступай себе и, как только скажешь ему, вернись ко мне сюда с

фляжкой, я тебе заплачу".

Тот отправился и передал свое поручение мессеру Филиппо. Мессер

Филиппо, которого выводила из себя всякая малость, выслушав это и полагая,

что Бьонделло, которого он знал, потешается над ним, весь вспыхнул, говоря:

"Что такое надо украсить и какие там ребята! Господь да пошлет безвременье и

тебе и ему!" Он уже вскочил и протянул руку, чтобы схватить старьевщика, но

тот был настороже, быстро спохватился и, побежав, другим путем вернулся к

Чакко, который все это видел и которому он и сообщил все, что сказал мессер

Филиппо.

Довольный этим, Чакко заплатил старьевщику и до тех пор не успокоился,

пока не встретился с Бьонделло, которого спросил: "Был ты на этих днях у

Лоджии деи Кавиччьоли?" Бьонделло отвечал: "Нет, к чему ты меня о том

спрашиваешь?" Чакко говорит: "Потому, что знаю, что мессер Филиппо ищет

тебя, не знаю, что ему надо". На это Бьонделло сказал: "Ладно, я иду в ту

сторону, перекинусь с ним словом".

Когда Бьонделло удалился, Чакко пошел за ним следом, чтобы посмотреть,

как будет дело. Мессер Филиппе, не успев догнать старьевщика, остался

страшно взбешенным, терзаясь гневом, так как из слов старьевщика ничего

другого не мог извлечь, как только то, что Бьонделло, неизвестно по чьему

почину, над ним издевается. Пока он так терзался, явился Бьонделло; как

только тот увидел его, бросился к нему навстречу и дал ему в лицо большого

тычка. "Ахти мне, мессере, что это значит?" - спросил Бьонделло. А мессер

Филиппе, схватив его за волосы, изорвал на голове шапку и, сбросив на землю

плащ, продолжал его сильно колотить, приговаривая: "Увидишь, предатель, что

это значит! О каком это "украсьте" и каких "ребятах" ты посылал мне сказать?

Разве я в твоих глазах мальчик, чтобы со мной шутить?" Так говоря, он избил

ему все лицо кулаками, что твое железо, не оставил на голове ни одного

волоска нетронутым и, вываляв его в грязи, разорвал на нем все платье, и так

занялся этим делом, что после первого слова Бьонделло не удалось сказать ему

второго, ни спросить, почему он такое над ним чинит. Слышал он только

"украсьте" и "ребята", но что бы это означало, не понимал. Под конец, когда

мессер Филиппе хорошенько поколотил его, многие собрались вокруг и с

величайшими в свете усилиями вырвали его из рук, истерзанного и избитого и,

объяснив ему, почему так учинил мессер Филиппе, стали бранить его, зачем он

посылал ему сказать такое, так как он должен был хорошо знать, что мессер

Филиппе человек, с которым не шутят. Бьонделло оправдывался, утверждая со

слезами, что никогда не посылал к мессеру Филиппе за вином; немного

оправившись, жалкий и печальный, он вернулся домой, уверенный, что это дело

Чакко.

Когда по прошествии многих дней синяки сошли у него с лица и он стал

выходить, случилось, что Чакко его встретил и, смеясь, спросил: "Что,

Бьонделло, по вкусу ли тебе пришлось вино мессера Филиппе?" Бьонделло

ответил: "Желал бы я, чтобы также пришлись тебе по вкусу миноги мессера

Корсо". Тогда Чакко сказал: "Теперь дело за тобой, всякий раз, как ты

захочешь дать мне так же хорошо пообедать, как ты то сделал, я дам тебе

напиться так же вкусно, как ты напился". Бьонделло, отлично понимавший, что

против Чакко он может быть сильнее злым умыслом, чем делом, попросил, бога

ради, помириться с ним и с тех пор остерегался над ним подшучивать.

Новелла девятая

Двое молодых людей спрашивают у Соломона совета, один - как заставить

себя полюбить, другой - как ему проучить свою строптивую жену. Одному он

отвечает: "Полюби", другому велит пойти к "Гусиному" мосту .

Никому другому, кроме королевы, не оставалось рассказывать, если за

Дионео желали сохранить его льготу. Когда дамы вдоволь насмеялись над

несчастным Бьонделло, она весело начала говорить таким образом: - Любезные

дамы, если здраво взвесить порядок вещей, очень легко убедиться, что большая

часть женщин вообще природой, обычаями и законами подчинена мужчинам и

должна управляться и руководиться их благоусмотрением; потому всякой из них,

желающей обрести мир, утешение и покой у того мужчины, к которому она

близка, подобает быть смиренной, терпеливой и послушной и прежде всего

честной; в этом высшее и преимущественное сокровище всякой разумной женщины.

Если бы нас не научали тому и законы, во всем имеющие в виду общее благо, и

обычаи или, если хотите, нравы, сила которых велика и достойна уважения, то

на то указывает нам очень ясно сама природа, сотворившая нам тело нежное и

хрупкое, дух боязливый и робкий, давшая нам лишь слабые телесные силы,

приятный голос и мягкие движения членов: все вещи, свидетельствующие, что мы

нуждаемся в руководстве другого. А кто нуждается в чужой помощи и

управлении, тому надлежит, по всем причинам, быть послушным, подчиняясь и

оказывая почтение своему правителю. А кто наши правители и помощники, коли

не мужчины? Итак, мы обязаны подчиняться мужчинам и высоко уважать их; кто

от этого отдаляется, ту я считаю достойной не только строгого порицания, но

и сурового наказания. К такому соображению, хотя оно и прежде у меня

являлось, привел меня недавно рассказ Пампинеи об упрямой жене Талано,

которой господь послал кару, которую ее муж не сумел ей учинить. Потому, по

моему мнению, сурового и жестокого наказания достойны, как я уже сказала,

все те, которые не хотят быть приветливыми, радушными и послушными, как того

требует природа, и обычаи, и законы.

Вот почему мне хочется рассказать вам об одном совете, данном

Соломоном, как о средстве, полезном для уврачевания подобных им от такого

недуга. Кому такого лекарства не нужно, пусть та не думает, что рассказано

это для нее, хотя у мужчин есть такая поговорка: доброму коню и ленивому

коню надо погонялку, хорошей женщине и дурной женщине надо палку. Эти слова,

если истолковать их в шутку, легко показались бы всем справедливыми; но если

понять их в нравственном смысле, я полагаю, что и в таком случае их надо

допустить. Все женщины по природе слабы и падки, потому для исправления

злостности тех из них, которые дозволяют себе излишне переходить за

положенные им границы, требуется палка, которая бы их покарала; а чтобы

поддержать добродетель тех других, которые не дают увлечь себя через меру,

необходима палка, которая бы поддержала их и внушила страх.

Но оставляя поучение и переходя к тому, что я намерена сообщить, скажу,

что, когда по всему почти свету распространилась великая слава о чудесной

мудрости Соломона и о его щедрой готовности объявить ее всякому, кто бы

пожелал удостовериться в ней на опыте, многие сходились к нему с разных

частей света за советом в их крайних и трудных нуждах.

В числе других, отправлявшихся с такой целью, был и один благородный и

очень богатый юноша, по имени Мелиссо, из города Лаяццо, откуда он был родом

и где жил. На пути в Иерусалим, по выезде из Антиохии, ему пришлось ехать

некоторое время с другим юношей, по имени Джозефо, следовавшим тем же путем,

что и он; по обычаю путешествующих, он вступил с ним в беседу. Узнав от

Джозефо, кто он и откуда, Мелиссо спросил его, куда он едет и зачем. На это

Джозефо ответил, что едет к Соломону попросить у него совета, как ему быть с

своей женой, которая упряма и зла, более чем какая-либо другая женщина, и

которую он ни просьбами, ни лаской и никаким иным способом не в состоянии

исправить от ее упрямства. Затем он сам спросил его, откуда он и куда едет и

зачем. На это Мелиссо ответил: "Я богат, трачу мой достаток на угощение и

чествование моих сограждан; но мне удивительно и странно подумать, что при

всем этом я не нахожу человека, который полюбил бы меня; вот я и иду, куда и

ты, добыть совет, что бы мне сделать, чтобы меня полюбили".

И вот оба спутника поехали вместе и, прибыв в Иерусалим, введены были,

при посредстве одного из вельмож Соломона, в его присутствие. Мелиссо

вкратце рассказал ему свое дело. На это Соломон ответил: "Полюби". Лишь

только сказал он это, как Мелиссо быстро вывели, и Джозефо объяснил, зачем

пришел. На это Соломон ничего иного не ответил, как: "Ступай к Гусиному