Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

понимаете, что я не настолько забывчива, чтобы не признать, что вы мессер

Риччьярдо да Кинзика, муж мой; но вы, пока я была с вами, показали, что

очень дурно меня знаете, ибо если бы вы были, или еще оказываетесь, мудрым,

за какового вы желаете, чтобы вас принимали, у вас было бы настолько

разумения, чтобы видеть, что я молода, свежа и здорова, а следовательно,

должны были бы понимать, что потребно молодым женщинам, помимо одежды и

пищи, хотя они, по стыдливости, о том и не говорят. Как вы это делали - вы

знаете сами. Если занятия законами были вам приятнее занятий с женою, вам не

надо было брать ее; хотя мне никогда не казалось, что вы судья, а

представлялись вы мне скорее глашатаем святых действ и праздников, так

отлично вы их знали, равно как посты и навечерия. И я говорю вам, что если

бы вы дали столько праздничных дней работникам, что работают в ваших

поместьях, сколько давали тому, кто обязан был обрабатывать мое маленькое

поле, вы никогда не собрали бы ни зерна жита. На этого человека я напала,

так хотел господь, милостиво воззревший на мою молодость; с ним я живу в

этой комнате, где не знают, что такое праздник (я говорю о праздниках,

которые вы, более преданный богу, чем служению женщинам, соблюдали в таком

количестве), и никогда в эту дверь не входили ни субботы, ни пятницы, ни

навечерия, ни четыре поста, ни великий пост, столь продолжительный;

напротив, здесь днем и ночью работают, теребя шерсть; я знаю, как пошло дело

с одного раза и далее, с тех пор как ночью ударили к заутрене. Потому с этим

человеком я желаю остаться и работать, пока молода, а праздники,

индульгенции и посты предоставлю себе отбывать, когда буду стара; а вы

уходите с богом, как можно скорее, и празднуйте без меня сколько угодно".

Слушая эти слова, мессер Риччьярдо испытывал невыносимую скорбь и, когда

заметил, что она умолкла, сказал: "Увы, душа моя, что это за речи ты

говоришь? Разве тебе нет дела до чести твоих родителей и твоей?

Предпочитаешь ли ты оставаться здесь любовницей этого человека, пребывая в

смертном грехе, чем быть в Пизе моей женой? Этот, когда ты ему надоешь,

прогонит тебя к великому твоему позору, там же ты всегда будешь мне мила и

всегда останешься, хотя бы я и умер, хозяйкой моего дома. Захочешь ли ты

из-за этого необузданного и нечестного вожделения забыть свою честь и меня,

любящего тебя более своей жизни? Надежда ты моя, не говори того более,

согласись пойти со мною, я отныне и впредь, зная твое желание, буду

стараться; поэтому, дорогая моя, измени свое намерение и пойди со мною, ибо

я никогда не чувствовал себя хорошо с тех пор, как тебя у меня отняли". На

это она ответила ему: "О моей чести пусть никто не заботится (да теперь и

нечего) более меня самой; пусть бы заботились о ней мои родители, когда

отдавали меня за вас: если они не позаботились тогда о моей чести, я не

намерена ныне сделать того относительно их; коли я теперь обретаюсь в

смертном грехе, то когда-нибудь попаду в живую переделку, вам нечего ради

этого тревожиться из-за меня. Скажу вам еще вот что: здесь мне

представляется, что я жена Паганино, а в Пизе казалось, что я ваша

любовница, как припомню, что мои и ваши планеты сходились лишь по фазам луны

и геометрическим расчетам, тогда как здесь Паганино всю ночь держит меня в

своих объятиях, давит и кусает меня, а как обрабатывает. Еще вы говорите,

что будете стараться. Чем? Постараетесь в три приема поднять палицу?? Я ведь

знаю, что вы стали хорошим наездником с тех пор, как я вас не видела!

Ступайте и постарайтесь жить, ибо мне кажется, что в этом мире вы живете как

жилец по искусу, таким чахленьким и хиленьким вы мне кажетесь. И еще скажу

вам, что, когда этот человек оставит меня (а, кажется, он к этому не

расположен, лишь бы я пожелала остаться), я не намерена вследствие того

возвратиться когда бы то ни было к вам, из которого, если бы вас всего

выжать, не вышло бы и чашки соку ибо, уже однажды побывав там к великому

моему вреду и урону, я поищу себе пищи в другом месте. Потому снова говорю

вам, что здесь нет ни праздника, ни предпразднования, оттого я и намерена

здесь остаться, а вы, как можно скорее, уходите с богом, не то я закричу,

что вы хотите сделать мне насилие". Мессер Риччьярдо, видя, что его дело

плохо, и лишь теперь познав, что он, малосильный, сделал глупость, взяв за

себя молодую жену, вышел из комнаты опечаленный и горестный и многое

наговорил Паганино, что не повело ни к чему; наконец, ничего не сделав и

оставив жену, вернулся в Пизу и с горя впал в такое юродство, что, когда

ходил по городу, всякому, кто ему кланялся либо о чем его спрашивал, ничего

иного не отвечал, как только: "Дрянная дыра не хочет знать о праздниках".

Вскоре после того он умер. Когда услышал о том Паганино, зная любовь, какую

питала к нему дама, сделал ее своей законной супругой, и оба, не соблюдая

никогда ни праздника, ни предпразднования и не держа поста, работали,

насколько могли вынести ноги, и вели веселую жизнь. Вот поэтому, дорогие мои

дамы, мне и кажется, что в споре с Амброджиоло Бернабо ехал верхом на козе -

к скату.

Новелла эта вызвала такой смех у всего общества, что не было никого, у

кого не болели бы скулы, и все дамы сказали в один голос, что Дионео говорит

правду, а Бернабо был дурак. Когда новелла кончилась и затих смех, королева,

увидев, что уже час поздний, все отбыли рассказы и наступил конец ее

владычества, сняв, по заведенному порядку, венок с головы, возложила его на

голову Неифилы, весело говоря: "Теперь, дорогая подруга, да будет у тебя

власть над этим малым народцем". И она снова села. Неифила несколько

покраснела от полученного ею почета, и таковым стало ее лицо, какою является

свежая роса в апреле или мае на рассвете дня с прелестными глазами,

блестевшими, как утренняя звезда, немного опущенными. Когда стих хвалебный

ропот обстоявших, которым они радостно показывали свое благоволение к

королеве, она, ободрившись духом, выпрямившись несколько более, чем то

делала сидя, сказала: "Так как я стала вашей королевой, то, не отклоняясь от

образа действий тех, кто был прежде меня и чье правление вы одобряли,

повинуясь, я объявлю вам в немногих словах мое мнение, которому и будем

следовать, если вы одобрите его вашим советом. Как вам известно, завтра

пятница, а на следующий день суббота: дни неприятные большинству - пищей,

которая в это время употребляется; не говоря уже о том, что пятницу достоит

чествовать ввиду того, что в этот день тот, кто претерпел смерть ради нашей

жизни, понес страдание; почему я сочла бы справедливым и приличным, чтобы

мы, во славу божию, занялись скорее молитвами, чем рассказами. А затем, в

субботу у женщин обыкновение мыть голову, очищаясь от всякой пыли и грязи,

которая могла бы объявиться от работ за всю прошлую неделю; в большом также

обычае поститься во славу пресвятой девы, матери сына божия, а затем в честь

наступающего воскресенья отдыхать от всех трудов. Поэтому, так как мы не в

состоянии в этот день сполна следовать заведенному порядку жизни, я полагаю,

что и в этом отношении мы хорошо сделаем, если в этот день воздержимся от

рассказов. Затем, так как мы пробыли здесь четыре дня, то, коли желаем

избегнуть появления новых посетителей, я считаю целесообразным удалиться

отсюда и пойти в другое место, куда - об этом я уже подумала и озаботилась.

Когда мы сойдемся там вместе в воскресенье после полуденного сна, - так как

сегодня поле наших рассказов и разговоров было очень обширное, - у вас, с

одной стороны, будет время на размышление, с другой - будет лучше ограничить

несколько произвол в выборе новелл и рассказывать об одном каком-либо из

многих действий судьбы, например, думается мне, о людях, которые благодаря

своей умелости добыли что-либо ими сильно желаемое, либо возвратили

утраченное. Об этом пусть каждый измыслит рассказать что-нибудь, что могло

бы быть полезно обществу или по крайней мере потешно, постоянно сохраняя за

Дионео его льготу". Все похвалили речь и предложение королевы и положили,

что так тому и быть. Она же после того, велев позвать своего сенешаля,

подробно объяснила ему, где ему вечером поставить столы и что затем делать

на все время ее правления; устроив это и поднявшись со всем своим обществом,

она разрешила всякому делать, что ему угодно. И вот дамы и мужчины

направились к садику и, погуляв здесь немного, с наступлением времени ужина

весело и с удовольствием поужинали; когда встали из-за стола, по желанию

королевы, под танец, который завела Емилия, следующая канцона спета была

Пампинеей, тогда как другие подпевали.

Какой бы женщине и петь, коли не мне,

Чьи все желания свершаются вполне?

Приди же, о Амур, всех благ моих причина,

И всех надежд моих, и исполнений всех!

Споем-ка вместе мы; но песен тех предметом

Не будь ни тяжкий вздох, ни горькая кручина,

Что возвышают мне цену твоих утех;

Но только тот огонь, блестящий ярким светом,

Горя в котором, я средь игр и празднеств, - в этом

Веселии тебя чту с богом наравне.

В тот день, как в твой огонь впервые я вступила,

Амур, моим глазам явил внезапно ты

На диво юношу, в ком, слившись так прекрасно,

И пыл, и красота, и доблестная сила

Не превышаемой достигли высоты

И равных стали бы искать себе напрасно.

Он так пленил меня, что я о нем всечасно

С тобой, владыка мой, пою наедине.

Но высшее себе нашла я наслажденье

В том, что как он мне мил - мила ему и я,

Благодаря тебе, посредник всемогущий!

Так в здешней жизни я имею исполнение

Желанья моего, - а преданность моя

Ему, любимому, и в жизни мне грядущей,

Надеюсь, снищет мир. То видит вездесущий

И примет нас в своей божественной стране.

За этой канцоной спеты были многие другие, проплясали несколько танцев

и играли на разных инструментах. Но когда королеве показалось, что пора

пойти отдохнуть, каждый, с преднесением факела, отправился в свою комнату, а

следующие два дня они отдались тем вопросам, о которых говорила королева, и

с нетерпением ожидали воскресенья.

Примечание: произведение было вычитано по изданию: "Декамерон",

"Художественная литература", г. Москва, 1955 г.