Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

Амброджиоло, справедливо; потому, так как он выиграл, пусть и придет, когда

угодно, и ему будет заплачено". Так на следующий день он сполна заплатил

Амброджиоло. Выехав на другой день из Парижа, Бернабо отправился в Геную,

ожесточенный духом против жены. Приближаясь к городу, он не пожелал вступить

в него, а остался в двадцати милях в одном своем поместье; одного из своих

слуг, которому очень доверял, послал с двумя конями и письмом в Геную,

написав жене, что он вернулся и чтобы она прибыла к нему с слугою, а ему

тайно приказал, что, когда он с женою будет в местности, которая покажется

ему удобной, он без всякого милосердия убил бы ее и вернулся бы к нему.

Когда слуга прибыл в Геную, отдал письмо и исполнил поручение, жена приняла

его с большой радостью и на другое утро, сев с слугою на коней, поехала по

дороге к своему поместью. Путешествуя вместе и рассуждая о разных вещах, они

прибыли в лощину, очень глубокую, уединенную, окруженную высокими скалами и

деревьями; так как слуге это место показалось таким, что он может, безопасно

для себя, исполнить приказание своего хозяина, он вытащил нож и, схватив

даму за руку, сказал: "Мадонна, поручите душу богу, ибо вам придется, не

ходя дальше, умереть". Увидев нож и услышав эти слова, дама, совсем

испуганная, сказала: "Помилосердствуй, ради бога, и скажи, прежде чем убить

меня, чем я тебя оскорбила, что ты должен убить меня?" - "Мадонна, - ответил

слуга, - меня вы ничем не оскорбили, а чем вы оскорбили вашего мужа, о том я

знаю лишь потому, что он велел мне, безо всякого милосердия к вам, убить вас

на этом пути; если бы я того не сделал, он обещался повесить меня. Вы

знаете, насколько я ему обязан и могу ли я сказать да или нет в возложенном

им на меня деле. Господь ведает, мне жаль вас, а иначе поступить я не могу".

Дама, в слезах, сказала: "Смилуйся, ради бога, не пожелай сделаться,

услуживая другому, убийцей человека, никогда тебя не оскорбившего. Господь,

все ведающий, знает, что я никогда не совершала ничего, за что должна была

бы получить от моего мужа подобное воздаяние. Но оставим пока это, ты

можешь, коли пожелаешь, заодно угодить богу и своему хозяину и мне - таким

образом: возьми это мое платье, дай мне только твой камзол и плащ, с ними

вернись к моему и твоему господину и скажи, что ты убил меня; а я клянусь

тебе жизнью, которую ты мне даруешь, что я удалюсь и уйду в такие места, что

ни до тебя, ни до него, ни в эти страны никогда не дойдут обо мне вести".

Слуга, неохотно снаряжавшийся убить ее, легко поддался чувству сострадания,

потому, взяв ее платья и отдав ей дрянной камзол и плащ и оставив при ней

несколько денег, какие были, он попросил ее удалиться из этих мест и оставил

ее пешею в лощине, а сам отправился к своему хозяину, которому сказал, что

не только исполнил его поручение, но и покинул ее мертвое тело среди стаи

волков.

Бернабо по некотором времени вернулся в Геную, и когда об этом деле

узнали, сильно порицали его. Дама осталась одна, неутешная; когда настала

ночь, она, изменив насколько можно свой вид, пошла к одному двору, что был

поблизости; здесь одна старуха доставила ей все нужное, а она приладила по

себе камзол, укоротила его, сделала себе из своей сорочки пару шаровар,

остригла волосы и, обратив себя по виду в моряка, направилась к морю, где,

на счастье, встретила каталонского дворянина, по имени сеньора Энкарарха,

сошедшего со своего корабля, стоявшего неподалеку, в Альбе, чтобы

прохладиться у одного источника. Вступив с ним в разговор, она устроилась

при нем в качестве служителя и села на его судно, называя себя Сикурано из

Финале. Здесь, когда почтенный человек приодел ее в лучшее платье, она

принялась служить ему так хорошо и искусно, что вошла к нему в чрезвычайную

милость.

Случилось не по многу времени, что этот каталонец с грузом отплыл в

Александрию, привез султану несколько отлетных соколов и преподнес их ему,

султан, не раз приглашавший его к обеду, заметил обхождение Сикурано, всегда

являвшегося прислуживать, и так он ему понравился, что он попросил каталонца

уступить его ему, и тот исполнил его просьбу, хотя это было ему и неприятно.

В короткое время Сикурано своей хорошей службой снискал у султана не менее

милости и любви, чем какими пользовался у каталонца. Случилось с течением

времени, что, когда в известную пору года должно было состояться в Акре,

бывшей под властью султана, большое сборище христианских и сорочинских

купцов, нечто в роде ярмарки, а для охранения купцов и товаров султан

посылал туда обыкновенно, кроме других своих чиновников, какого-нибудь из

своих сановников с людьми, которые блюли бы за охраной, для такого дела,

когда наступила пора, он решил отправить Сикурано, уже отлично знавшего их

язык; так он и сделал. Когда, таким образом, Сикурано явился в Акру, как

начальник и предводитель купецкой и товарной охраны, и здесь хорошо и

тщательно исполнял все относящиеся до его обязанности, ходя и дозирая

кругом, он увидел много купцов из Сицилии и Пизы, генуэзцев, венецианцев и

других итальянских, с которыми охотно сближался, поминая свою родину. Вышло

раз, между прочим, что, когда он остановился у лавки каких-то венецианских

купцов, увидел в числе других драгоценностей кошелек и пояс, которые он

тотчас же признал за свои, чему удивился; не показывая вида, он вежливо

спросил, чьи они и не продажны ли. Прибыл туда Амброджиоло из Пьяченцы с

большим товаром на венецианском судне; услышав, что начальник стражи

спрашивает, чьи это вещи, он выступил вперед и сказал, смеясь: "Мессере, это

вещи мои, и я не продаю их, но если они вам нравятся, я охотно подарю их

вам". Видя, что он смеется, Сикурано возымел подозрение, не признав ли он

его по некоторым движениям; тем не менее, овладев выражением своего лица, он

сказал: "Ты смеешься, вероятно, тому, что я, военный человек, а спрашиваю об

этих женских вещах?" Амброджиоло сказал: "Мессере, я не над тем смеюсь, а

над способом, каким я заполучил их". На что Сикурано сказал: "Ну-ка, с

помощью божьей, расскажи нам, как ты их достал, если это не непристойно". -

"Мессере, - сказал Амброджиоло, - эти вещи и еще кое-что другое дала мне

одна достойная дама из Генуи, по имени мадонна Джиневра, жена Бернабо

Ломеллино, в ту ночь, когда я спал с нею, и просила меня беречь это из любви

к ней. Я вот и рассмеялся, потому что поминаю глупость Бернабо, который был

столь неразумен, что поставил пять тысяч золотых флоринов против тысячи в

том, что я не склоню его жену к моим желаниям; я это сделал и выиграл

заклад, а он, которому следовало бы скорее наказать самого себя за свою

дурость, чем ее за то, что делают все женщины, вернувшись из Парижа в Геную,

велел, как я потом слышал, убить ее".

Услышав это, Сикурано тотчас же понял, почему Бернабо разгневался на

нее, и, ясно усмотрев, что этот человек - причина всех ее бедствий, решил

сам с собою не пропустить ему этого безнаказанно. И так показав, что этот

рассказ ему очень понравился, Сикурано хитро вошел с купцом в столь тесную

дружбу, что, побуждаемый им, Амброджиоло по окончании ярмарки, отправился с

ним и со всем своим добром в Александрию, где Сикурано устроил ему лавку и

дал ему много своих денег на руки; вследствие чего тот, увидев большую от

того для себя пользу, проживал там охотно. Сикурано, желая скорее убедить

Бернабо в своей невинности, не успокоился до тех пор, пока при посредстве

некоторых знакомых генуэзских купцов, бывших в Александрии, под разными

выдуманными им предлогами, не вызвал его; так как тот был в бедственном

положении, то он тайно распорядился, чтобы его приютил один из его

приятелей, пока, по его мнению, не наступит время сделать то, что он затеял.

Уже Сикурано побудил Амброджиоло рассказать свое приключение перед султаном

и тем позабавить его; увидев, что Бернабо здесь, и рассчитав, что с делом

мешкать нечего, он, улучив подходящее время, попросил султана вызвать к себе

Амброджиоло и Бернабо и в присутствии последнего, если бы это не далось

легко, то строгостью извлечь из Амброджиоло истину, как было дело с женой

Бернабо, которым он похвастался. Когда вследствие этого Амброджиоло и

Бернабо явились, султан в присутствии многих с строгим видом приказал

Амброджиоло показать правду, как он выиграл у Бернабо пять тысяч флоринов

золотом; тут был и Сикурано, на которого особенно надеялся Амброджиоло и

который с еще более гневным лицом грозил ему тягчайшими наказаниями, если

тот не покажет. Потому Амброджиоло, напуганный с той и другой стороны и к

тому же несколько понуждаемый, в присутствии Бернабо и многих других, не

иного большего ожидая наказания, кроме возвращения пяти тысяч флоринов

золотом и вещей, откровенно рассказал все, как было дело. Когда Амброджиоло

кончил, Сикурано, как бы во исполнение воли султана, обратившись затем к

Бернабо, сказал "А ты что сделал, из-за этого обмана, с твоей женой?" На это

отвечал Бернабо: "Я, побежденный гневом, вследствие потери моих денег и

стыдом из-за оскорбления, которое я мнил нанесенным мне женою, велел моему

слуге убить ее, и она, как он мне рассказал, была тотчас же пожрана стаей

волков".

Когда все это было рассказано в присутствии султана и он все услышал и

уразумел, но еще не знал, куда ведет дело Сикурано, все это устроивший и

допрашивавший, Сикурано сказал ему: "Государь мой, вы видите ясно, насколько

эта добрая женщина может похвалиться любовником и мужем, ибо любовник заодно

лишает ее чести, запятнав ложными наветами ее доброе имя, и разоряет ее

мужа; а муж, более доверяя чужой лжи, чем правде, которую он мог испытать

долгим опытом, велит убить ее на пищу волкам. Сверх всего таково

расположение и любовь, которые любовник и муж к ней питают, что, хотя и

долго с ней были, никто не признал ее. Но так как вы отлично поняли, что

заслужил каждый из них, то, если вы по особой милости ко мне согласитесь

наказать обманщика и простить обманутого, я представлю ее сюда перед лицо

ваше".

Султан, готовый в этом деле снизойти к желаниям Сикурано, сказал, что

он согласен, пусть призовет даму. Сильно изумился Бернабо, твердо уверенный

в ее смерти, а Амброджиоло, уже догадавшийся о своей беде и боявшийся

большего, чем уплаты денег, не зная, на что более надеяться и чего

страшиться от появления дамы, ожидал ее прибытия более с изумлением. Когда

султан изъявил Сикурано свое согласие, он бросился перед ним на колени,

мужской голос исчез одновременно с желанием не казаться более мужчиной, и он

сказал: "Государь мой, я - бедная, злополучная Джиневра, шесть лет ходившая,

блуждая, по свету под видом мужчины, ложно и преступно оскорбленная этим

предателем Амброджиоло, отданная этим жестоким и неправедным мужем на

убиение от руки слуги и на паству волкам". И, разодрав спереди платье и

показав грудь, она объявила себя и султану и всякому другому женщиной.

Обратившись затем к Амброджиоло, она спросила его гневно, когда это было,

что он спал с нею, как прежде хвастал. Тот уже признал ее и, почти онемев от

стыда, ничего не сказал. Султан, всегда принимавший ее за мужчину, пришел в

такое изумление, что несколько раз слышанное и виденное им казалось ему

скорее сном, чем действительностью. Наконец, когда изумление прошло и он

уверился в истине, он воздал большие похвалы образу жизни, постоянству

нравов и добродетелям Джиневры, до того прозывавшейся Сикурано. Велев

доставить ей приличное женское платье и женщин, которые, согласно ее

просьбе, были бы в ее обществе, он простил Бернабо заслуженную им смерть.

Тот, признав ее, бросился к ее ногам, плача и прося прощения, что она и

сделала любовно, хотя он того и не заслужил, велела ему встать и нежно

обняла его, как мужа. Затем султан приказал, чтобы Амброджиоло тотчас же

привязали в каком-нибудь высоком месте города к колу и на солнце, вымазали

его медом и не отвязывали до тех пор, пока он сам не упадет, что и было

сделано. Затем он повелел, чтобы все, бывшее у Амброджиоло, отдано было

даме, и этого было не так мало, чтобы не представить собою ценность более