Файл: Боккаччо Д. Декамерон.doc

ВУЗ: Не указан

Категория: Не указан

Дисциплина: Не указана

Добавлен: 21.11.2024

Просмотров: 694

Скачиваний: 0

ВНИМАНИЕ! Если данный файл нарушает Ваши авторские права, то обязательно сообщите нам.

СОДЕРЖАНИЕ

Джованни Боккаччо. Декамерон

Начинается книга, называется декамерон,

Введение

День первый

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День второй

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

Боккаччо джованни декамерон день третий

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День четвертый

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День пятый

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День шестой

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День седьмой

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День восьмой

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День девятый

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

День десятый

Новелла первая

Новелла вторая

Новелла третья

Новелла четвертая

Новелла пятая

Новелла шестая

Новелла седьмая

Новелла восьмая

Новелла девятая

Новелла десятая

Заключение автора

сотни раз прыгая через сидевших, им надоедали, они принялись гоняться за

ними. Дионео и Фьямметта стали петь о мессере Гвильельмо и о даме дель

Верджьу; Филомена и Памфило играли в шахматы; так, пока кто делал одно, кто

другое, время летело, подошла и пора ужина, когда ее и не ожидали; потому,

расставив столы у прекрасного фонтана, они поужинали вечером в величайшем

веселии. Чтобы не изменять тому, чего держались бывшие до него королевы,

Филострато, как только убрали со столов, велел Лауретте завести танец и

пропеть песенку. Она сказала: "Господин мой, чужих песен я не знаю, а из

моих у меня нет на памяти такой, которая подходила бы к столь веселому

обществу; если желаете из тех, что у меня есть, я спою охотно". На это

король сказал: "Все твое не может не быть прекрасным и приятным, потому

какая есть, такую и спой". Тогда Лауретта очень нежным голосом, но на

несколько печальный лад, начала петь, между тем как другие подпевали:

Ни у одной, страдающей всечасно,

Нет поводов таких скорбеть, как у меня,

Влюбленной и, увы, вздыхающей напрасно!

Кто небом двигает и всякою звездой,

Тот сотворил меня себе на утешенье -

Прекрасной, милою, грациозною, живой,

Чтоб высшим всем умам дать на земле знаменье

Во мне той красоты, что вечно пред собой

Зрит господа лицо в его святом селенье.

Но человек, в плачевном ослепленье,

Меня не оценил - и в нем

Презренье даже я к себе читаю ясно.

Был некто, девочкой молоденькой меня

Любивший горячо. Он мысли и объятья

Мне нежно раскрывал: от глаз моих огня

Весь загорался он, не знал милей занятья,

Как любоваться мной. И все минуты дня

Легко бегущие дарил мне без изъятья.

И удостоила его к себе поднять я.

Моей любовью - но, увы,

Его уж нет со мной, и мучусь я ужасно!

Потом представился мне юноша другой;

Полн самомнения и гордости надменной,

Он прославлял себя, как человек с душой

Высокой, доблестной, - а нынче держит пленной

Меня, несчастную, ревнивец этот злой,

Неправо думая, что окружен изменой... И, ах, страдаю я в тоске

неизреченной,

С сознаньем твердым, что родясь

На благо многих в мир - лишь одному подвластна.

Я жалкий жребий свой кляня с тех пор, когда

Решил он, чтоб другим нарядом заменила

Я платье девичье и отвечала да!

В наряде скромненьком так весело мне было,


Так шел он мне к лицу. А в этом я - года

Влачу мучительно, и даже затемнила

Безвинно честь мою. О, лучше бы могила,

Чем ты, о грустный брачный пир,

Окончившийся так сурово и несчастно!

О милый, в первый раз блаженство давший мне,

Какое не было испытано другою,

Ты, ныне перед тем стоящий в вышине,

Кем мы сотворены, - о, сжалься надо мною,

Друг незабвенный мой, - соделай, чтоб в огне,

Что жег меня в те дни, как я была с тобою,

Опять горела я, - и в небесах мольбою

Мне испроси скорей возврат. К себе,

В тот край, где все так чисто и прекрасно!

Тут Лауретта закончила свою песню, которая, обратив общее внимание,

была понята каждым различно; были такие, которые поняли ее по-милански, то

есть, что хорошая свинья лучше красивой девушки; у других понимание было

возвышеннее и лучше и вернее, о чем не приходится теперь говорить. После

этой песни король, распорядившись зажечь множество свечей, велел спеть еще

много других песен на лугу, среди цветов, пока не стали заходить все

восходившие в начале звезды. Вследствие этого он рассудил, что пора спать,

и, пожелав доброй ночи, приказал всем разойтись по своим покоям.


День четвертый

Кончен третий день Декамерона и начинается четвертый, в котором, под

председательством Филострато, рассуждают о тех, чья любовь имела несчастный

исход.

Дражайшие дамы, как по слышанным мною изречениям мудрых людей, так и по

тому, что я часто видел и о чем читал, я полагал, что бурный и пожирающий

вихрь зависти должен поражать лишь высокие башни и более выдающиеся вершины

деревьев, но я вижу себя обманутым в моем мнении, ибо, избегая и всегда

стремясь избегать дикий напор этого бешеного духа, я постоянно старался идти

не то что полями, но и глубокими долинами. Это должно представиться ясным

всякому, кто обратит внимание на настоящие новеллы, написанные мною не

только народным флорентийским языком, в прозе и без заглавия, но и,

насколько возможно, скромным и простым стилем. Несмотря на все это, тот

ветер не переставал жестоко потрясать меня, почти вырывать с корнем, а

зависть терзать меня своими уколами. Потому я очень ясно понимаю, что

говорят мудрецы: что из всего ныне существующего одна лишь посредственность

не знает зависти. Нашлись же, разумные мои дамы, люди, которые, читая эти

новеллы, говорили, что вы мне слишком нравитесь и неприлично мне находить

столько удовольствия в том, чтобы угождать вам и утешать вас; а другие

сказали еще худшее за то, что я так вас восхваляю. Иные, показывая, что они

хотят говорить более обдуманно, выразились, что в мои лета уже неприлично

увлекаться такими вещами, то есть беседовать о женщинах или стараться

угодить им. Многие, обнаруживая большую заботливость о моей славе, говорят,

что я поступил бы умнее, если б оставался с музами на Парнасе, а не

присосеживался к вам с этой болтовнею. Есть еще и такие, которые, выражаясь

более презрительно, чем разумно, сказали, что я поступил бы рассудительно,

если б подумал о том, откуда мне достать на хлеб, чем, увлекаясь такими

глупостями, питаться ветром. А некоторые иные тщатся, в ущерб моему труду,

доказать, что рассказанное мною было не так, как я сообщаю его вам. Такие-то

жестокие бури, такие-то жестокие, острые зубы, обуревают, утруждают и,

наконец, задевают меня за живое, пока я подвизаюсь в услужении вашем,

доблестные дамы. Все это я выслушиваю и принимаю, про то ведает бог, с

веселым духом, и хотя вам достоит в этом защищать меня, и тем не менее не


хочу щадить своих сил, напротив того, не отвечая, как бы то следовало, я

желаю небольшим ответом устранить все это от моего слуха, и делаю это без

промедления. Ибо, если теперь уже, когда я еще не дошел до трети моего

труда, тех людей много и они много берут на себя, я предполагаю, что прежде,

чем я доберусь до конца, они могут настолько умножиться, что, не получив

наперед никакого отпора, с небольшим трудом низвергнут меня, и как бы ни

были велики ваши силы, они не в состоянии будут противостать тому. Но

прежде, чем мне ответить кое-кому, я хочу рассказать в мою защиту не целую

новеллу, дабы не показалось, что я желаю примешать мои новеллы к рассказам

столь почтенного общества, какое я вам представил, а отрывок новеллы, дабы

ее недостаток сам по себе доказал, что она не из тех, и, обратясь к моим

противникам, скажу:

- В нашем городе, давно-таки тому назад жил гражданин, по имени Филиппе

Бальдуччи, очень невысокого происхождения, но богатый, хорошо воспитанный и

опытный в делах, какие требовались в его положении; у него была жена,

которую он очень любил, как и она его; ведя покойную жизнь, они ни о чем так

не заботились, как угодить всецело друг другу. Случилось, как случается со

всеми, что добрая женщина покинула этот свет и не оставила Филиппе ничего,

кроме одного рожденного от него сына, которому было, быть может, год-два. По

смерти своей жены Филиппе остался столь неутешным, как остался бы всякий.

Другой, потеряв, что любил Очутившись одиноким, лишенный общества, которое

было ему всего милее, он не захотел пребывать более в мире, а решился

отдаться служению богу, и так же поступить и с своим сыном Вследствие этого,

раздав все свое имущество во имя божие, он тотчас же ушел на гору Азинайо,

поместился здесь в одной келейке с своим сыном и, живя с ним от милостыни и

в молитвах, особенно остерегался говорить в его присутствии о каком бы то ни

было мирском деле, ни показывать ему что-либо подобное, дабы это не

отвлекало его от такого служения; напротив, он всегда беседовал с ним о

славе вечной жизни, о боге и святых, ничему иному не обучая его, как только

молитвам; в такой жизни он продержал его много лет, никогда не выпуская его

из кельи и никого не давая ему видеть, кроме себя.

У того достойного человека было обыкновение приезжать иногда во

Флоренцию, откуда, получив, согласно с своими нуждами, необходимую для них


помощь друзей божиих, он возвращался в свою келью. Случилось, что, когда

юноше было уже восемнадцать лет и Филиппе состарился, тот спросил его

однажды, куда он отправляется. Филиппе сказал ему. На это парень заметил:

"Батюшка, вы уже стары и плохо выносите усталость, почему не поведете вы

меня когда-нибудь во Флоренцию и не познакомите с преданными друзьями бога и

вашими для того, чтобы я, как человек юный и могущий лучше, чем вы,

работать, мог впоследствии ходить по нашим надобностям во Флоренцию когда

вам угодно, а вы будете оставаться дома?" Почтенный человек, рассчитав, что

сын его уже взрослый и так привычен к служению богу, что мирские дела едва

ли могут привлечь его, сказал сам себе: "Ведь он ладно говорит!" Вследствие

этого, когда ему пришлось идти туда, он повел его с собою. Здесь, когда

юноша увидел дворцы, дома, церкви и все другое, чем полон город и чего он,

насколько хватало памяти, никогда не видел, он стал сильно дивиться и о

многом спрашивать отца, что это такое и как зовется. Отец сказывал ему о

том: он, выслушав, был доволен и спрашивал о другом. Пока таким образом сын

спрашивал, а отец отвечал, случилось им встретить толпу красивых и разодетых

женщин, возвращавшихся со свадьбы; как увидел их парень, так и спросил отца:

"Что это такое?" На это отец сказал: "Сын мой, опусти долу глаза, не гляди

на них, ибо это вещь худая". Тогда сын спросил "А как их звать?" Отец, дабы

не возбудить в чувственных вожделениях юноши какой-нибудь плотской

склонности и желания, не захотел назвать их настоящим именем, то есть

женщинами, а сказал: "Их звать гусынями". И вот что дивно послушать: сын,

никогда дотоле не видевший ни одной женщины, не заботясь ни о дворцах, ни о

быке или лошади и осле, либо о деньгах и другом, что видел, тотчас сказал:

"Отец мой, прошу вас, устройте так, чтобы нам получить одну из этих гусынь".

- "Ахти, сын мой, - говорит отец, - замолчи: это вещи худые". - "Разве худые

вещи таковы с виду?" - спросил юноша. "Да", - ответил отец. Тогда он сказал:

"Не знаю, что вы такое говорите и почему эти вещи худые; что до меня, мне

кажется, я ничего еще не видел столь красивого и приятного, как они. Они

красивее, чем намалеванные ангелы, которых вы мне несколько раз показывали.

Пожалуйста, коли вы любите меня, дайте поведем с собой туда наверх одну из

этих гусынь, я стану ее кормить". Отец сказал: "Я этого не желаю, ты не